Он охнул,
отшатнулся, но затем так широко заулыбался, что это уже и не Альбрехт, а
какой-то подме-ныш.
- Ого,
наконец-то!
- Эрцпринцем, —
договорил я. — Или... принцем. Пока думаю, еще не решил. Вопрос же важный, как
думаете?
Он скривился,
словно вместо вина хлебнул крепкого уксуса.
- Кем-кем?
- Что-нить
принцевое, — ответил я. — Думаю, этого будет вполне весьма.
- Как скажете,
ваше высочество, — ответил он с ехидной смиренностью. — Но... что-то случилось?
Раньше вы не проявляли такого влюбленного пыла. А тут вдруг сами возжелали
титул повыше, мантию по-горностаивее...
- Надо, —
отрубил я. — Ветер времени. И зов эпохи.
- Но мы можем, —
предложил он, — и сами вас это... нет-нет, что вы так глазками! Я имел в виду
коронацию. Три армии!.. Не только эрцпринцем, но даже... да кем восхотите!
- Местные тоже
должны участвовать, — пояснил я. — Во-первых, любой принц повыше их герцога, а
во-вторых... Кстати, а почему тут только герцоги, а никто никогда не объявлял
себя королем?
- Какое-то
заклятие, — ответил он равнодушно, — или проклятие, не помню. Слышал давно и
краем уха. Так что во-вторых?
Я сказал
мстительно:
- Узнаете после
коронации.
Дворец герцога
строился и совершенствовался, как заметно невооруженным глазом, на протяжении
многих поколений. Так обычно и бывает, жизнь идет неторопливо, соборы вообще
строятся по несколько веков. Эту неторопливую поступь я видел не только в
некоторых деталях архитектуры, но больше чувствовал по уюту.
В то время как в
большинстве королевских дворцов гуляют сквозняки, а зимой жизнь
сосредотачивается в двух-трех комнатах, которые легче отапливать, здесь во всем
громаднейшем здании с десятками залов и сотней комнат всегда тепло и сухо, а
магический свет медленно загорается с наступлением сумерек и ярко горит всю
ночь.
В первую же ночь
я обнаружил свечи только в спальне, здесь освещать или не освещать — твое дело.
Интересно, что в
верхних этажах, куда должен бы подниматься прогретый воздух снизу, он такой же
и по свежести и чистоте, как и на первом, что значит, многие поколения что-то
да добавляли к уюту.
Эльфийка ходила
за мной, как цыпленок за мамой, всему изумлялась, но сама страшилась заглянуть
даже в приоткрытую дверь.
- Ты, — повторял
я настойчиво, — здесь хозяйка. Не гостья, а хозяйка. Даже когда я уеду, на тебя
будут смотреть и наши, и местные, как на светлого ангела, и радоваться, что у
них такое дивное существо...
Она вскрикнула,
не слушая:
- Ты уедешь? -
- Ну а как же? —
сказал я досадливо. — Мужчины всегда уезжают по делам. Потом возвращаются с
мамонтами на плечах. Я уеду, потом вернусь, потом снова уеду... поняла?
- Не поняла, —
сказала она отчаянным голосом. — Зачем тебе уезжать?
- Потому что я
человек, — объяснил я. — А это такая птица без перьев и с плоскими ногами. Вы,
эльфы, сидите в своих гнездах, неважно — в лесу или в прекрасных горных дворах,
а мы, люди, постоянно что-то ищем на просторах и всегда забираемся все дальше и
глыбже... Так что принимай этот мир таким, какой есть, ты сама решилась
заменить Мухтара.
- Мухтаэля!
- Ах да,
Мухтаэля.