Томский. Ну, тут я скорее с вами согласен. Хотя и не совсем. Согласен в том плане, что действительно нет смысла заставлять кого-то быть Бахом. Даже Моцарт и тот ведь не был Бахом. Но я не согласен с тем, что надо отказаться от понятия «Культуры с большой буквы» как мерила для культуры. Иметь представление о том, что в Культуре возможно высшее её проявление совершенно необходимо. И для художника, и для зрителя, и особенно для такого сообщества как ГКП. Ведь собственно культура и становится культурой, только когда она становится Культурой с большой буквы. Только высший пласт Культуры имеет реальное культурное значение.
Крот. Ну, это явная ерунда.
Томский. Это истина.
Крот. И вы можете обосновать или хотя бы пояснить эту истину?
Томский. Могу, но потом. Как раз, когда речь зайдет об истории культуры.
03. Мат это плохо
Крот. Хорошо. Тогда я задам еще один вопрос. А какое ваше отношение, например, к мату?
Томский. Отрицательное. Даже резко отрицательное.
Крот. О, господи! Только не говорите, что ругаться матом плохо!
Томский. Конечно, плохо. Ребята, ну давайте мы все-таки будем эволюционировать, а не деградировать. А матерящийся человек безусловно деградирует. Опять-таки: «Человек это звучит гордо», и так далее, а матерящийся человек гордо не звучит. Можно сказать и проще давайте попросту будем культурными людьми. А материться это крайне некультурно.
Крот. Подождите, подождите. Мат неотъемлемая часть человеческой речи; игнорировать мат, значит, как раз-таки игнорировать важнейший пласт человеческого словотворчества, то есть именно культуры.
Томский. Э, нет. Мат это словотворчество масс и, соответственно, неотъемлемая часть масс-культуры. Но ГКП к масс-культуре никакого отношения не имеет. Равно как и масс-культура не имеет отношения к Культуре с большой буквы. Видите, вопрос массовости оказывается важным во многих аспектах.
Крот. Возможно. Но знаете, на что похожи ваши речи? Они очень похожи на речи дяденек-ханжей из каких-нибудь худсоветов прошлого или тех же дяденек в новых личинах, периодически озабочивающихся нравственностью в инете сегодня. Чинуши любят критиковать мат и даже периодически стремятся запретить его. Народ просто смеется над ними и продолжает себе весело материться несмотря ни на какие глупые запреты.
Томский. Понимаете, при такого рода противопоставлении я бы тоже скорее выступил на стороне народа, а не чинуш, но это бессмысленное для меня и для нас противопоставление, потому что мы и не народ, и не чинуши. Да и я весьма далек от того, чтобы запрещать кому-то ругаться матом. Ругайтесь, если уж сами себя не уважаете. В нашем сообществе никакого прямого запрета на мат нет, но как-то так получается, что материться наших авторов не тянет. Как рэперы не могут не материться, так наши авторы не могут материться. Вопрос среды.
Крот. А вы сами неужели ни разу в жизни матом не ругались?
Томский. Ругался, когда занимался бизнесом. Теперь нет, не ругаюсь.
Крот. Совсем-совсем?
Томский. Совсем-совсем. И сам не ругаюсь, и вам не советую. Разговаривать матом и оправдывать употребление мата недостойно культурного человека. Мат это плохо.
Крот. П-ц!
Томский. Не ругайтесь.
Крот. Ругался и буду ругаться. И ничего такого в этом нет. Нормальная разговорная речь.
Томский. У нас в сообществе тоже нормальная, но безматерная разговорная речь.
Крот. Допустим.
Томский. И допускать нечего. Это просто факт. А вы, матерящиеся, даже кое чем помогаете нам.
Крот. Это чем же?
Томский. Нам проще опознавать друг друга. Знаете, как сказал один очень неглупый человек: «Чем больше народу будет неправильно выражаться, тем ярче будет блистать речь правильная, тем легче будет опознавать друг друга тем, кто общается корректно. Ведь язык это не только средство высказывать или скрывать свои мысли, но еще и замечательный способ опознавать своих»3. Замечательно сказано.
Крот. Неплохо. Но обратимся, наконец, к истокам ГКП
04. Реальность неудовлетворительна
Задам напрашивающийся вопрос: как вы пришли к пониманию своей Можно ли сказать «миссии», или это будет слишком громкое слово?
Томский. Можно сказать и «миссии», хотя я и не рвусь в мессии.
Крот. Это радует. Мессии утомляют.
Томский. Вы часто с ними встречаетесь?
Крот. Да не то чтобы слишком. Наверное, еще ни одного не встречал.
Томский. Значит, я буду первым.
Крот. Вы же не рветесь?
Томский. Когда как. Если уж воспринимаешь свое дело как миссию, невольно начинаешь вживаться в роль мессии. Тут надо внимательно следить за собой, чтобы не слишком увлечься. Хотя суть миссии именно в том и состоит, чтобы увлечься как можно сильнее, да еще и увлечь за собой.
Крот. Так мессия вы или нет?
Томский. Пока не решил. К концу интервью станет ясно.
Крот. А каков критерий ясности?
Томский. Ну, если по ходу нашей беседы вы уверуете в меня, значит, я мессия. Если нет то нет.
Крот. Это мне подходит, договорились. Хотя шансов у вас немного.
Томский. До конца интервью еще довольно далеко
Крот. И то правда. Отсюда я возвращаюсь к вопросу о том, как вы пришли к пониманию своей миссии.
Томский. Постепенно. Все началось с У вас никогда не возникало чувства, что реальность нуждается в существенной переделке?
Крот. Возникало. У кого же не возникало такого чувства?
Томский. Вот именно. Видно, это коренное свойство окружающей нас реальности её глубинная неудовлетворительность. Куда ни посмотришь всё не то. Вот и я дорос до момента, когда реальность перестала хоть сколько-нибудь меня удовлетворять, причем я имею в виду не юношеский возраст, когда у человека просто гормоны играют, отчего он и бунтует против скучного мира, но уже о более сознательном возрасте, когда реально включается голова. И вот, голова моя реально включилась и сделала естественный вывод: реальность нуждается в существенной переделке. Но понять, что реальность нуждается в переделке несложно, куда сложнее понять в какой именно переделке нуждается реальность.
Крот. Как говорилось в одном фильме: «Я думаю, Семен Семеныч, каждый человек способен на многое, но, к сожалению, не каждый знает, на что он способен».
Томский. «Да, да бывает»4. Но если серьезно: где искать ответы, если у тебя возникают вопросы?
Крот. Если вопросы эти о переделке реальности, то ответы, видимо, надо искать на баррикадах.
Томский. Верно. Я тогда именно о баррикадах и мечтал. Но ведь баррикад тоже много, а какие из них именно мои? Интуитивно я склонялся влево куда-то в сторону антиглобалистов. Плюс еще с экологическим уклоном. Такой зеленый социалист, в общем. Каша у меня в голове была приличная, конечно. Я штудировал «Капитал», современные антиглобалистские тексты и параллельно накупил себе книг по экологии, больше половины из которых я изначально не смог бы понять, потому что там использовались сложные математические модели. Но тогда это меня не смущало. Я хотел найти относительно простую формулу, в которой бы ясно выражалась антропогенная нагрузка, оказываемая человеком на биосферу. Насколько я знаю, такая формула и до сих пор еще не выведена слишком много факторов надо учитывать. Но мне казалось очевидным, что антропогенная нагрузка уже давно превышает все допустимые пределы. Впрочем, и сейчас это довольно очевидно, даже, можно сказать, еще очевиднее. Мы не просто методично уничтожаем среду своего (и, что куда страшнее, не только своего) обитания, но делаем это с полным осознанием этого отвратительного деяния.
Крот. Никогда бы не подумал, что вы настолько зеленый.
Томский. Уже не настолько, конечно. Да и, по-моему, вовсе не надо быть зеленым, чтобы понимать абсурдность человеческого отношения к окружающей среде.