М.Ю.Л.
Антон Рай
© Антон Рай, 2022
ISBN 978-5-0059-0365-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава первая. Из неизвестности в Петербург
19 сентября 2019 года, в славную доковидную эпоху, доживающую, впрочем, свои последние денечки, из неизвестности в Петербург шел самый обыкновенный поезд, в одном из купе которого коротали время три не совсем обыкновенных пассажира1. Один из них был роста высокого, другой среднего, а третий так и вовсе маленького. Лицо высокого дышало энергией и властностью, хотя проскальзывало в нем и что-то задиристо-мальчишеское. Лицо невысокого было неопределенно одно из тех лиц, которые мы мельком видим и тут же забываем каждый день. Самым же замечательным было лицо пассажира среднего роста. Как бы получше описать его? Во-первых, это несомненно красивое лицо и даже несколько женственно-красивое. Во-вторых, это лицо человека, прекрасно знающего себе цену. В-третьих, цена эта, в свое время несомненно высокая, в настоящее время была неопределенной. Представьте себе золотой слиток в тот день, когда цена на золото по каким-то неведомым причинам резко упала. Да, цена упала, но золото остается золотом таким вот слитком упавшего в цене, но все же при любых условиях остающегося ценным золота и было лицо пассажира среднего роста.
Итак, три разноростных человека, вместе со своими лицами2, сидели в купе. Довольно долгое время троица сидела молча, не вступая друг с другом в беседу, но наконец одному из них, а именно высокому, надоело повисшее в купе неловкое молчание, и он обратился к «золотому» пассажиру среднего роста (в дальнейшем именуемым «средним»):
Не возражаете, если я, выражаясь литературным языком, вступлю с вами в общение. Деваться-то нам некуда все равно ведь познакомимся.
Совсем не возражаю, с охотою поддержал разговор средний, хотя, по-видимому, он с такою же охотой сидел бы и в полном молчании. Всегда приятно поговорить с человеком, выражающимся литературным языком.
Следующий вопрос высокого, однако, был скорее бесцеремонно-кратким, а вовсе не изысканно-литературным:
Зачем в Питер едете?
По делу, в тон ему ответил средний.
Какому?
По важному.
Очень важному? несколько насмешливо спросил высокий, как будто бы не верил в существование очень важных дел во всяком случае для других.
Очень, спокойно и серьезно ответил средний и, в свою очередь, спросил:
А вы?
Зачем в Питер еду?
Да.
По делу. По важному. По очень важному делу в Питер еду. Так что мы оба едем в Питер и оба по очень важным делам, с чем я нас и поздравляю.
А я так просто из отпуска домой возвращаюсь, вклинился в разговор человек маленького роста (в дальнейшем именуемый «маленьким»), которого, впрочем, никто ни о чем не спрашивал и чье замечание, таким образом, повисло в воздухе. Высокий же продолжил разговор со средним:
Вы иностранец?
Нет, с улыбкой ответил средний. А что говорю неправильно? Или с акцентом?
Вроде без акцента и не то, чтобы неправильно, но как бы немного через силу как будто нужные слова подыскиваете.
Понятно. Просто я очень долго не был в России, наверное, лет десять, за границей обретался. Вот, навыки живого общения на русском и подрастерял.
А что за границей делали?
Лечился.
Лечились? От чего лечились?
Трудно сказать меня потому за границу и отправили, что не могли точный диагноз поставить, а в Швейцарии как раз открылось заведение, где собирали таких вот «странных» пациентов, про которых не скажешь, что они в своем уме, но и сумасшедшими не назовешь.
Ну, этак про любого можно сказать, опять встрял маленький, но снова был проигнорирован.
И что, вылечили в итоге? продолжил вопрошать высокий.
Вылечили, а точнее я сам вылечился, да я, впрочем, и не совсем болел3. Мне просто надо было успокоиться, а лучшего места для успокоения, чем Швейцария, не найти.
Так же как и худшего места, чем Россия.
Пожалуй, вы правы. Мой врач активно не советовал мне возвращаться на Родину говорит, может быть рецидив. Но я в последнее время сильно тосковать стал.
Ностальгия, что ли?
Она самая. Прямо хоть в петлю лезь. Ну а чем в петлю, лучше уж домой, в Россию.
Все трое на минуту задумались: как можно интерпретировать данную фразу и стоит ли ее считать комплиментом России? Наконец, высокий бросил мысленные интерпретации и продолжил разговор:
Мы, кстати, так и не познакомились. Вас как звать-то?
Михаил. Михаил Юрьевич Лев.
И чем же вы, Михаил Юрьевич, заниматься в России собираетесь?
Я не собираюсь, я уже и так занимаюсь. Я писатель.
Тут маленький засмеялся, высокий же посмотрел на среднего испытующе-соболезнующим взглядом, как будто желая убедиться в его все же не до конца залеченном сумасшествии, с тем, чтобы уже более с ним не разговаривать. Тот, однако, совершенно спокойно выдержал этот взгляд, как бы еще раз проговорив: «Да, я писатель, не сомневайтесь даже». Но высокий сомневался:
Лев, Михаил Юрьевич Не слышал о таком писателе.
Мудрено было бы услышать. Я ведь писателем по-настоящему только в Швейцарии и стал во время лечения. Лечение творчеством распространенная практика; знаете ведь, например, как душевнобольные любят рисовать.
Да, но на этом основании вовсе не всякий душевнобольной может назвать себя художником.
Вы правы, хотя согласно современным представлениям, с вами могли бы и поспорить. Лично со мной спорят постоянно, без устали воспроизводя один и тот же вопрос: «Кто определит художник перед вами или нет?»
Кто разбирается в искусстве, тот и определит, безапелляционно ответил высокий на этот, признаться, совсем не простой вопрос4.
Замечательно. А вы, к примеру, разбираетесь? в свою очередь не без насмешки спросил Михаил.
Разбираюсь, можете не сомневаться. Правда, в живописи не особо, а вот как раз в литературе вполне прилично, по-прежнему уверенно заявил высокий, проигнорировав или вовсе не заметив насмешливости. Надо сказать, что хотя изначально здесь и подчеркивалась властность и энергичность высокого пассажира, а также его некоторая бесцеремонность, но лицо его при этом несомненно можно было назвать еще и лицом интеллектуала. Представьте себе гиперактивного мальчишку, волею судеб запертого в библиотеке с большой степенью вероятности его неуемная энергия уйдет в чтение, хотя ни по темпераменту, ни по складу характера он и совсем не похож на читателя. Вместе с тем сама его неуемность служит гарантией, что, став читателем, он прочитает очень много если же библиотека будет подобрана со вкусом, то это почти является гарантией, что мальчишке будет привит и отменный вкус. Таким вот гиперактивно-вынужденным читателем, запертым в хорошей библиотеке, а потом выпущенным из нее на волю и казался высокий (скоро он и сам расскажет о себе, в целом подтвердив наши предположения), отсюда его заявление о том, что он, мол, разбирается в литературе, не выглядело чрезмерно смешным или абсурдным (разве что несколько неуместным мог показаться его безапелляционный тон). Сделав это пояснение, возвращаюсь к диалогу:
Разбираюсь, можете не сомневаться. Правда, в живописи не особо, а вот как раз в литературе вполне прилично, уверенно заявил высокий.
Вот как! Так может, вы имеете какое-то отношение к издательскому бизнесу? Это было бы весьма кстати.
Может и имею А скажите, у вас папка на коленях лежит это не рукопись случайно?
Рукопись.
Ваша поделка?
Моих рук творение.
И никаких других вещей я что-то у вас не вижу.
Никаких других вещей у меня и нет. В одной этой рукописи вся моя суть и заключается5. А иногда мне даже кажется, что я перестал быть собой и превратился в придаток к написанному тексту. Так что есть я или нет теперь не так уж и важно, а вот рукопись она должна существовать.