Когда Надя опять села на скамью, Костя придержал шелковистую цепь свободной рукой. Надя улыбнулась шаловливо и обвила другой косой его руку, лежавшую сверху. Потом сама спрятала кружевной лист рябины в карман на его груди. Тогда Костя не удержался и поцеловал Надю.
Как раз в эту минуту в беседку заглянула Александра Павловна. Надя гордо выпрямилась, освобождая свои волосы и Костины руки, и сказала матери:
- Это мой жених!
Учебники, приготовленные для десятого класса, так и остались лежать на полке.
Зимой Костя работал в маминой библиотеке. Библиотека обслуживала раненых. Потом его послали на лесозаготовки, а весной призвали в армию.
Надя писала часто. Самое длинное письмо Костя получил, когда лежал в госпитале, после ранения в ногу. Надя писала: "Имей в виду, Костя, каким бы ты ни вернулся - возвращайся ко мне".
Надя тогда уже училась в Москве, в институте, перешла на третий курс.
В госпиталь Косте написала даже Александра Павловна. Она подробно расспрашивала, как нога, демобилизуют ли теперь Костю или он опять уедет на фронт… По-видимому, опасалась, что "жених" вернется к ее дочери инвалидом.
Кстати, слово "жених" между ними не употреблялось никогда, да и поцеловались они только один-единственный раз. Ведь нельзя же считать поцелуем, когда Надя чмокнула его на вокзале в Москве, как чмокала подряд всех провожавших ее десятиклассников!
Надя уезжала в сентябре… Ровно три года прошло!
VIII
От станции до Костиного дома было пятнадцать минут нормальной ходьбы. Когда Костя провожал Надю, ему случалось растягивать до двадцати пяти. Если K°стя шел в одиночестве и торопился, он поспевал к поезду за шесть-семь минут. В этот вечер Костя, сам того не сознавая, побил все свои прежние рекорды.
Перейдя мостик, задержался на секунду: не свернуть ли налево, не пройти ли сначала мимо Надиных окон? Правда, затемнение, но все-таки, если подойти совсем близко, должно быть, можно увидеть, не горит ли свет…
После короткого колебания Костя все-таки налево не свернул, а побежал дальше, к дому.
Дом, освещенный луной, казался грустным, покинутым, необитаемым. Резко выделялись на белой стене черные, сморщенные головки георгин, прибитых морозом. Прошуршали под ногами осенние листья и обрывки сухой картофельной ботвы. И здесь картошка доходила до самой террасы…
"Неужели мама и копала и убирала все это сама?"
Окна завешены плотно. Дом молчит…
"Мама уехала!" - с ужасом подумал Костя.
Он взбежал на крыльцо и постучал в дверь кулаком, постучал слишком громко, не рассчитав силы.
За дверью неестественно быстро послышались легкие шаги, мамины шаги, и мамин голос спросил;
- Кто там?
Костя, мгновенно перейдя от отчаяния к самому хорошему настроению, сказал деланным басом:
- Здесь живет гражданка Лебедева?
Дверь сейчас же раскрылась широко. Мама стояла на пороге. Она была такой маленькой, худенькой и… старой! Его лицо было в тени. Увидев военного, мама с ужасом спросила:
- Что? Что? Вы откуда?
Костя, испуганный ее испугом, сказал:
- Мама, это я!
Он только теперь понял, почему она открыла так неестественно быстро, понял, чем был для нее все эти годы каждый стук в дверь: не стук в дверь, а стук прямо в сердце!
Мама слабо крикнула:
- Костя!
Он подхватил ее и почти внес в дом - она была такая легонькая.
На столе - баночка с клеем, обрезки бумаги и материи и несколько библиотечных книг, разодранных юными читателями… Знакомая картина!
- Ты как же? Как же, Костя, милый?
Это "как же" означало: надолго ли? На несколько часов, проездом, или в отпуск (завязанная рука!), или, может быть… совсем, домой?
Костя, торопясь, рассказал про командировку.
Мама переспросила:
- Ночевать дома будешь? Две недели? Каждую ночь? Эти две недели казались ей счастливой вечностью.
Она сидела на диване рядом с Костей, любовалась им, целовала его и молодела с каждой минутой. Прошло пять минут - мама помолодела на десять лет!
Какой непростительной свиньей он был бы, если бы, перейдя мостик, свернул налево!
Увидев, что мама опять вытирает глаза, Костя сказал с раскаянием:
- Мама, я такой дурак, я тебя напугал!.. А как у вас… - он немного покраснел, - все благополучно? Все здоровы?
- Да, да. У Нади ученье уже началось. Она много работает… Детка, милый, ведь ты с дороги… ты, должно быть, голодный. Посиди минуточку, я сейчас…
"Детка" встал во весь рост рядом с мамой, демонстративно распрямил плечи… Мамины брови приходились как раз на уровне его плеча.
- Ничего не поделаешь, дорогой, - привычка! В генералы произведут, а для меня - все "детка"!
Мама включила чайник и стала внимательно и тревожно обследовать содержимое буфета.
Костя ее не останавливал. Во-первых, традиция. Во-вторых, девятнадцатилетний аппетит не считается с такой мелочью, как позднее время и ужин, съеденный четыре часа назад. Кроме того, Косте хотелось увидеть собственными глазами, что мама найдет в буфете. Мама никогда не писала о продовольственных затруднениях, но Костя знал, конечно, что москвичам приходилось туго в эти годы. Он стал вынимать из мешка привезенные с собой деликатесы.
Мама сказала "Ох!", потом достала из буфета еще тарелку, положила на нее всего понемножку и вышла в сени. Постучала к соседям - по-видимому, там еще не спали.
Вернувшись, мама пояснила:
- У них девочка хворает.
Это было так похоже на маму… Вспомнилось детство. Костин отец рано умер. Мамин заработок был невелик - необходимое было, но Костя не был избалован изобилием.
Когда мама привозила из Москвы что-нибудь "вкусненькое", это всегда доставляло радость. А радостью всегда хочется поделиться. Через пять минут после маминого приезда все Костины приятели дружно похрустывали печеньем или делили апельсин по долькам - на восемь человек.
Иногда соседки упрекали маму в непрактичности, в том, что она неправильно воспитывает Костю.
Однажды Костя услышал такой разговор:
- Ну, посмотрите. Вы привезли Косте шоколаду, ему бы на несколько дней хватило, а какая польза - по кусочку на всю эту ораву?
Мама отвечала со своей милой улыбкой:
- Мамы, когда вы думаете о пользе для ваших детей - не думайте, что дети состоят из одних желудков.
А теперь Костя, улыбаясь, смотрел на мать. Конечно, ей одной хватило бы надолго… но… Он любил ее именно такой, свою неблагоразумную маму.
- Однако у вас поздно ложатся, - сказал он, - я думал, приеду в сонное царство.
Мама понимала его с полуслова.
- Иногда и поздно ложатся… например, я думаю, у Зиминых еще не спят. Александра Павловна говорила, что Надя сдает чертежи и много работает по вечерам.
Костя допил чай и встал:
- Я, мама… пойду пройдусь немножко…
Может быть, маме, как и всякой другой матери, хотелось, чтобы этот первый вечер он провел с ней? Во всяком случае, она такого желания не высказала. Костя крепко обнял ее и сказал, как бы извиняясь:
- Я очень быстро!
IX
Костя два раза обошел вокруг Надиного дома… В Надиной комнате открыта форточка, а в столовой - окно. Но шторы такие темные, что ничего решительно не видно. Тишина. Не может быть, чтобы легли спать с открытым окном в такую холодную ночь! Этого не допустила бы Александра Павловна, которая всего боится - начиная с простуды и кончая жуликами.
Костя подошел совсем близко к окну и вдруг заметил узенькую щелочку света и увидел, что в эту щелочку из комнаты выходит дым. Костя громко позвал:
- Надя!
В комнате послышалось удивленное восклицание, занавеска приоткрылась немного, и Костя увидел вполоборота Надино лицо, освещенное луной, - милое Надино лицо с прямыми бровями и тяжелые каштановые косы, хитроумным образом уложенные низко на затылке…
- Ох, Костя!.. Ты?! Надолго? Откуда ты взялся? Иди, иди, я сейчас открою!
Надя исчезла за занавеской, но Костя предпочел для скорости форсировать невысокий оборонительный рубеж в виде подоконника и очутился в комнате раньше, чем Надя успела повернуться к двери.
Он много раз думал об этой первой минуте встречи. Как поздороваться? За руку или…
Надя немедленно разрешила его сомнения, звучно поцеловав в обе щеки. Но когда Костя сам захотел обнять ее, Надя, улыбаясь, отстранила его от себя.
- Вот, познакомьтесь, пожалуйста… Это мой товарищ…
К нему вернулась способность видеть что-нибудь в комнате, кроме Нади.
Комната была полна дыма, табачного дыма. На двух чертежных досках были наколоты два огромных чертежа, кругом в деловом беспорядке лежали тетради, готовальни, счетные линейки и очень толстые учебники.
А в самом центре дымовой завесы стоял недоумевающий молодой человек в круглых очках. Он был немного старше Нади и Кости, из тех непропорционально высоких и узкоплечих молодых людей, про которых говорят уже не "этот высокий", а "этот длинный". Он вежливо протянул длинную узкую руку: - Бочкарев.
- Лебедев, - ответил Костя, стараясь не раздавить эту слабую, вялую руку.
- Вы работаете, - сказал он. - Надя, я сейчас уйду, ты прости, что я так поздно, я только на самую маленькую минутку.
Надя запротестовала и заставила его сесть. Посыпались неизбежные бессвязные вопросы и ответы. Надя крикнула в дверь:
- Мама! Мама! Посмотри, Костя приехал!
Александра Павловна, только что проверявшая запоры на двери в передней, удивленная, воскликнула:
- Откуда приехал? Костя, как ты вошел? Каким образом?
Надя ответила с исчерпывающей точностью:
- С фронта. Через окошко.