В повести Н. Артюховой "Светлана" рассказывается о судьбе девочки-сироты, в войну потерявшей родителей и воспитывавшейся в детском доме.
Нина Артюхова
Светлана
I
- И почему это все Гали - беленькие, а чуть Светлана - черная, как галчонок?
Девочка молча подняла на капитана огромные черные, без улыбки глаза.
Странная маленькая фигурка. На вид - лет десять, не больше. А глаза старше, гораздо старше. Платье слишком короткое, давно из него выросла. Сверху надета вязаная старушечья кофта с какими-то необычными пуговицами. Она слишком широка и длинна, доходит почти до подола платья. К этой нелепой кофте аккуратно подшит белый отложной воротничок. Крупнокудрявые волосы - как широкая черная папаха над худеньким лицом.
Капитан придвинул к столу табуретку и сел. В избе ни одного целого стекла. За окнами кое-где еще дымятся кучи пепла и обгорелых бревен. Фронт уже передвинулся далеко на запад, деревня стала глубоким тылом - деревня или то, что осталось от нее… Около уцелевшего здания школы - санитарные машины и сестры в белых халатах. Пожарище зарастет, дома отстроятся… Но эти детские глаза без улыбки!
Хозяйка поставила на стол чугунок с картошкой и тихо сказала:
- Кушайте, касатики… Больше вас угостить нечем. Морщинистое лицо, бледно-голубые, будто вылинявшие от слез глаза…
- Спасибо, мать, - ответил капитан. - Садись, мы тоже угощать будем. Ну-ка, Федя, чем сегодня богат? Подсаживайся, Ромашов.
Лейтенант с черными усиками сел на скамью у окна, молоденький белобрысый ординарец наклонился к вещевому мешку.
На столе появились консервы и сахар, толсто нарезанные хлеб и колбаса.
Капитан сделал приглашающий жест.
Хозяйка сказала:
- Спасибо вам… товарищи!
Она как-то особенно бережно выговорила это слово. Капитан опять повернулся к Феде:
- Сладкого, сладкого дай! Ведь у нас шоколад был… Светлана, где же ты?
Но девочка, покосившись на стол, уже выскользнула из комнаты и стояла на крыльце, обхватив тоненькой рукой деревянные перила. Федя с запасом провизии в руках вышел вслед за ней и уселся на верхней ступеньке крыльца.
- Садись сюда! - Он показал на ступеньку рядом. - Мы, товарищ капитан, здесь поужинаем. На свежем воздухе.
- Стеснительная она, - сказала хозяйка. Капитан спросил:
- Внучка?
- Нет, - понизив голос, ответила хозяйка. - Ее мать учительницей у нас… была. А отца еще в сорок первом году… на фронте.
- У себя оставите?
- Не знаю, как и быть. Сами видите, какая у нас жизнь. Я все хвораю. Да и учиться ей надо.
- В детский дом нужно устроить.
- Вот и я ей говорила: придут наши…
- Странное дело, - сказал Ромашов, глядя в окно, - как будто мы сегодня в тылу и на отдыхе, а с Лебедевым уже что-то приключилось - успел в медсанбате побывать.
- Какой Лебедев? - удивился капитан. - Наш Костя? Так ведь он в штаб пошел, за документами.
Молодой белокурый офицер со свежей повязкой на руке шел, чуть заметно прихрамывая, через улицу от дверей школы. Федя вскочил со ступеньки крыльца:
- Товарищ младший лейтенант! Что это с вами?
Костя Лебедев вошел в избу, смущенно улыбаясь.
- Что у тебя с рукой? - спросил капитан.
- Пустяки, товарищ капитан. Возвращался из штаба… Там два домика в лесу стоят, на отлете. И вдруг бегут девушки: "Товарищ военный! У нас в погребе немцы!" Позвал ребят, взяли автоматы, кричим: "Хэнде хох!" Двое вышли, руки подняли, а третий, эсэсовец, гранату бросил.
- Сильно задело?
- Да нет, маленькие осколки.
- Некстати все-таки, перед поездкой. Документы получил?
- Все в порядке, товарищ капитан. - Он вынул бумаги и положил на стол.
- Вот видишь, - сказал капитан, разглядывая документы, - с сегодняшнего дня ты уже и не в дивизии. Ты в Москву уехал, нет тебя уже здесь, ясно? Зачем тебя в этот погреб понесло, не могу понять! Без тебя никак не обошлись бы?
Костя опять виновато улыбнулся. Капитан спросил:
- А с машиной как?
- Утром, в пять часов, заедут за мной.
- Ладно. Садись. Поешь, отдыхай. Советую выспаться.
Хозяйка негромко сказала:
- У нас в избе тоже эсэсовец жил. Офицер ихний.
- Какой же он был? - спросил Ромашов.
- Ничего. Он как-то даже лучше других. Никаких особенных зверств не делал. Спокойный такой…
Она замолчала, будто вспомнив о чем-то очень страшном. Все смотрели на нее.
- Вот, помню, стоит как-то у крыльца, а на ступеньках Светланка сидела и мальчик соседкин, еще поменьше. А он на них посмотрел и так спокойно-спокойно, даже как будто с жалостью говорит: "А ведь они не будут жить. Они нам не нужны. Нам ваша земля нужна, а люди нам не нужны". И пошел к себе в комендатуру…
Лицо капитана побагровело. Он стукнул по столу сжатым кулаком:
- Врет! Гадина! Фашист! Будут жить наши дети!
Он резко отодвинул табуретку и заходил по комнате.
- Светлана, пойди сюда! - Быстрым шепотом он сказал Косте: - Костя, будь другом, девчурка тут одна, сирота, отца и мать убили. Захвати ее с собой в Москву, в детский дом устрой… Сделаешь?
Девочка уже вошла в комнату и остановилась около капитана. Он провел рукой по ее волосам:
- Хочешь в Москву поехать, Светлана, в детский дом? Будешь учиться. Вот этот дяденька утром уезжает и тебя отвезет. Нравится он тебе? Поедешь с ним?
Теперь Светлана повернулась к Косте. Она увидела загорелое, румяное, совсем еще мальчишеское лицо и приветливые глаза, светло-карие, с теплыми золотыми искорками.
- Поедешь?
- Поеду.
- Ну и прекрасно! Понравился - значит, все в порядке. - Капитан вынул трубку и чиркнул зажигалкой. - Я пойду пройдусь немного. А потом - спать. Заслужили.
Он вышел на улицу. Федя, стоявший у окна снаружи, сочувственно поглядел ему вслед.
- Расстроился наш капитан, - сказал он хозяйке. - У него у самого жена и дочка неизвестно, живы ли, нет ли. Три года ничего о них не знает.
- Его дочку Галей зовут, и она блондинка? - полувопросительно сказала девочка.
- А ты откуда знаешь? - удивился Ромашов.
- Так. Мне показалось.
- Ишь ты! "Блондинка"! Слова-то какие употребляет! - шутливо сказал Федя.
Девочка посмотрела на него черными глазищами: - А вы разве этого слова не употребляете?
- Ишь ты! - с добродушным удивлением повторил Федя. - Зубастая, как я погляжу! - Потом сказал: - Что же это ты, Светлана? Я только здесь, на крыльце, заметил: эсэсовца твоего мы прогнали, а пуговицы у тебя на кофточке самые что ни на есть гитлеровские, фашистские!
Светлана молча подошла к комоду, схватила ножницы и с видом сосредоточенной, недетской ненависти одну за другой отрезала все пуговицы.
II
Светлана проснулась ночью. Это было очень приятно - проснуться.
Прежде бывало так: увидишь во сне что-нибудь хорошее, а откроешь глаза - и сразу все-все вспомнится… И хотелось опять заснуть поскорее.
Теперь засыпать не хотелось. На печке было тепло и сухо, не то что в землянке-погребе.
Приятно было слушать дыхание спящих людей, шаги часового за окнами и думать: "Наши!" Это слово привыкли произносить с горячей надеждой, любовью и ожиданием: "Когда наши вернутся…", "Наши идут…", "Наши близко!"
И вот наши здесь, совсем-совсем близко… рядом! Светлана вдруг почувствовала, что в комнате еще кто-то не спит.
На кровати слышалось ровное дыхание. Там лежал капитан. В углу было тоже спокойно, там - Ромашов, тот, с темными усиками, а дальше. - Федя. А вот на лавке у окна кто-то вздохнул и перевернулся с боку на бок… Чуть слышно скрипнула доска. Не спит Костя, румяный лейтенант, с которым она завтра поедет в Москву.
Опять скрипнуло что-то, потом шаркнули о пол сапоги - значит, он не лежит, а сидит на лавке.
Осторожно, чтобы не разбудить хозяйку, спавшую рядом, Светлана подползла к краю печки.
В избе было темно: все окна плотно завесили. Но все-таки кое-где в щелки пробивался лунный свет.
Когда глаза немного привыкли к темноте, Светлана увидела, что Костя сидит, согнувшись, обхватив правой, здоровой рукой левую, завязанную, и раскачивается из стороны в сторону, будто баюкает ее. Потом что-то чиркнуло, желтый огонек зажигалки осветил на мгновение лицо, нахмуренное, с плотно сжатыми губами. Огонек погас, осталась только красная точка папиросы. Она беспокойно двигалась зигзагами туда и сюда.
В углу шевельнулся Ромашов, прислушался, тихо сказал:
- Ты что не спишь, Костя?
- Рука что-то разболелась, будь она неладна! - сердитым шепотом ответил Костя.
- Сходил бы в медсанбат.
- Спасибо! Чтоб из-за этой чепухи опять в госпиталь положили? Належался!
- Еще бы не обидно, - посочувствовал Ромашов: - ни тебе повоевать, ни тебе маму повидать. Осколки-то все вынули?
- А кто их знает! Кажется, все.
Ромашов скоро заснул, а Косте, видимо, невмоготу стало сидеть на одном месте. Он вышел в сени, осторожно прикрыв за собой дверь.
Светлана слышала, как на улице его негромко окликнул часовой.
Шаги то удалялись, то приближались к дому.
Кажется, Светлана все-таки задремала. Когда она проснулась опять, Костя уже снова сидел на лавке и курил, поджав под себя ноги, прикрывшись шинелью.