– Лев Ильич, как Ваша нога поживает?
И выразила соболезнование, порекомендовала лечить «Пантенолем», который был у меня, а в ответ услышала грустно-приглушенный голос:
– Да нет, спасибо. Я готов к тому, что ее отрежут по самое горло… хотя и дорога, как память.
И всё же договорились: если станет его «дорогой» хуже, то пришлет кого-либо за аэрозолем. Но не прислал, и через три дня вышел на работу.
«Все хотел передачу «Новости кино» взять себе и, наконец, добился этого, но ведущей сделал Инну Рубину, журналистку из газеты «Комсомолец», в которой раньше работал, хотя я и говорила ему, что она – не для эфира: плохо смотрится, невнятно говорит. И сегодня подошел:
– Как Вам, Бэт, вчерашние «Новости кино»?
Посмотрела в глаза. Соврать?.. Нет, не буду.
– В общем-то… – И, помедлив, договорила: – Ведущая Ваша какая-то серая, зажатая… (Обиделся? Вроде бы нет.)
А когда монтировали журнал, попросил, чтобы на летучке, – как раз мне надо будет обозревать неделю, – не сказала об этом, а то, мол, станут на неё нападать.
– Лис, – взглянула с упреком, – мы в нашей социалистической жизни затурканы, а тут еще и на летучке надо будет говорить то, чего не думаю. (А вот теперь обиделся.)
И на другой день на монтаже сюжеты был молчалив, а к концу еще и бросил:
– Вы все здесь считаете себя очень умными.
– Лев Ильич, – усмехнулась, – но ведь, и Вы себя не обижаете?
– Нет, я мало еще работаю, чтобы…
– А когда «много» будет… то шо буить? – шутливо насторожилась.
И монтажница расхохоталась, а он подхватился и вылетел.
…На летучке сказала о «Новостях кино» то, что думала, но срезав острые углы, – почти похвалила и, может, вопреки тем, кто не стеснялся ругать слишком грубо и даже несправедливо: зачем Рубиной делать критический разбор фильмов?.. подумаешь, критик нашелся!.. надо ей поскромнее быть! Лис всё время сидел тихо, уткнув нос в воротник куртки, смотрел в пол, но после выкрика Носовой, – не имеет, мол, журналист права говорить «от собственного я!» – распрямился и негромко так, но четко сказал:
– Но если журналист не будет претендовать на какой-то анализ, а сидеть перед камерой и тянуть сопли…
– Как вы смеете так выражаться! – взвилась та. – Фу! А еще журналист!
Вот и получилось, что только мой начальник да я и поддержали журналиста Сомина. Оценит ли?»
В то время мне, как главному режиссеру, надо было находить дикторов, ведущих, следить за оформлением передач, поэтому приходилось в этих вопросах часто сталкиваться и с Соминым. Надо сказать, что зачастую это было нелегко, – чувство собственного достоинства он охранял бдительно и перечить ему надо было с осторожностью, выбирая гибкие варианты. Как-то раз, когда его уже ждала съемочная машина, быстро подошел ко мне:
– Начальник хочет, чтобы я название «Прожектор» сменил… Ну, что б непременно было с именем нашего земляка Козьмы Пруткова2, – хихикнул.
– Лев Ильич, а в принципе он прав, – не поддержала его юмора. – Ведь этого вымышленного героя можно использовать так, как заблагорассудится.
– Ну и что? Прямо так и назвать «Сатирический журнал Козьма»?
– Да нет, – улыбнулась: – Можно как-то по-другому. – Сгримасничал, а я выпалила первое попавшееся: – Ну допустим: «От Козьмы – с приветом».
Взглянул. Не ответил. Направился к машине, но обернулся:
– Не все ли равно какое, – бросил на ходу.
А через пару дней снова пожаловался: никак, мол, не отбрыкается от Сергея Васильевича с этим названием, и попросил, чтоб поддержала его, а я:
– Да назовите просто: «Клуб Козьмы Пруткова».
Помолчал, подумал:
– Да, есть в этом что-то.
И в лице промелькнуло выражение какой-то открытости и даже незащищенности, а мне подумалось: так что же в нём – истинное, а что – маска?
«Вечером позвонил мне домой и сообщил, что в «Родине» идет фильм «Голубые горы»3. Удивилась этому звонку и ответила, что уже посмотрела, а он только и спросил:
– Ну и как?..
– Очень понравился.
– Я рад этому.
И повесил трубку.
…Сегодня, когда записывала передачу с Носовой, пришел на пульт, присел рядом. Что это он?.. Смотрел на экраны, молчал. Когда молчание затянулось, то я, прикрыв ладонью микрофон тихой связи с операторами, спросила:
– Лис, это Вы «автор» затеи с косточками?
Ходят слухи, что он и монтажница уже несколько дней хлопочут, чтобы достать с мясокомбината кости… мяса, видите ли, на них много.
– Да-а… А что-о? – взглянул удивлённо.
– Да так… Не по себе как-то… – И всё же договорила: – Не по себе становится, когда журналисты согласны ловить кости, брошенные… с барского стола.
Снова – удивление:
– Но кушать-то, извините, хочется. – И хмыкнул: – Не хотите – не ловите.
– И не буду. – Помолчала, а потом: – Но дело не во мне. – И плотнее прикрыла ладонью микрофон: – Просто за Вас обидно.
Словно замер. И до конца записи – ни-и слова.»
Да, жила в Беле какая-то удивительная щепетильность в восприятии чужих поступков, которая часто ставила меня в тупик. И только читая её дневники, я поняла, что именно это в ней мне и нравилось, привлекало, заставляя по-новому переосмысливать вроде бы уже привычное, само собой разумеющееся. Вот и тогда казалось: ну и хорошо, что Сомин хлопочет о косточках, супчик наваристый сварим, а она…
«Лис шёл мне навстречу по двору. Приостановилась:
– Лис, завтра у меня отгул, может, что-то надо для «Клуба»?
Нет, ничего не надо. Потом взглянул при-истально так:
– Но завтра, между прочим, косточки привезут… те самые.
– Нет, Лис, ловить их не стану, так что… – и улыбнулась: – Так что радуйтесь, Вам больше достанется.
– Зря-зря Вы, Бэт, – не оторвал глаз, но улыбкой не ответил: – Навар-то от них хо-ороший.
– Ну что ж, не наваром единым… – снова улыбнулась и пошла дальше.»
Хочу напомнить: действие повести разворачивается во времена начинающейся Перестройки4, когда социалистическая система рушилась и пустели полки магазинов, так что разногласия моих героев из-за отношения к косточкам истинное.
«Вчера записывали с Лисом первый «Клуб Козьмы Пруткова». Ассистенты не успевали вовремя снимать заставки, сбивался синхрон, ошибалась и я на переключениях… В общем, писали долго, но не мучительно, и Лис был терпелив, остроумен. Потом спустилась в свой кабинет, попила чайку, подкрасила губы и пошла на просмотр записанного. Сидели рядышком, обменивались репликами, а в конце спросила:
– Ну и как, получился у нас журнал на Ваш требовательный вкус?
– Ничего пока не могу сказать. Надо вначале остыть.
– Ну, хорошо, остывайте, а я пошла домой.
Но на остановке встретились, сели в троллейбус, снова сидели рядом, обсуждали сделанное, пытались еще что-то придумать, а я… А во мне металось и металось чувство какой-то неуверенности в себе… или раздвоенности? Неприятное ощущение. И, наверное, поэтому, когда он засобирался выходить, спросила:
– А может, попробуете работать с другим режиссером?
– Нет уж…
И резко встал.
– Думаете, что из трех зол… трёх режиссеров выбрали меньшее? – улыбнулась снизу, польщенная.
А он только взглянул… вернее, взглянул и вышел. И странно! Вместе с ним ушло то, неприятное чувство.
…Иногда вижу его в курилке в компании тех, кто меня недолюбливает. Нет, не верю, что ему интересно с ними. Наверное, просто приручает их, чтобы не вякали против него на летучках, но… Но неужели есть в нём то, что и в них – желание утвердиться, жертвуя лучшим в себе?»
Было, было в Сомине такое. Ведь даже на меня пытался действовать своей подавляющей аурой, а уж на более слабых… Так что довольно скоро и я стала замечать, что начал сбивать вокруг себя кружок тех, кто почти не сопротивлялся. Для чего это было ему нужно? Тогда не знала, и только позже… Как-то подошел ко мне, спросил:
– Ну и как Вам, как главному режиссеру, Инна Рубина? Тоже не нравится?
– Тоже… – И взглянула с лёгким вызовом, зная, что она не нравится и Беле, а он вздохнул и опустил глаза. Тогда смягчилась: – Лев Ильич, Инна говорит умно, но какая-то она экзальтированная… и не сразу выкарабкивается на то, что хочет сказать, а это для ведущей плохо.