— Ты мне ничего не рассказываешь, — жалуется Ли, снова трогая повязку.
— Может, проще посадить сюда Брэдли? Ты бы все увидел в его Шуме.
— Нет, лучше ты.
В Шуме Ли снова появляюсь я: ничего слишком личного, просто обычная я — только здоровая, вымытая и причесанная — вместо костлявой дрожащей грязнули.
Ли пока ни разу не заговаривал о своей слепоте, разве что отпускал шуточки. Когда рядом оказывается кто-нибудь с Шумом, он видит происходящее — по его словам, это почти то же самое, что видеть самому. Но Ли проводит в моей компании много времени (мы оба почти не вылезаем из этой дурацкой палаты), и я чувствую, как он подавлен. Ему кажется, что жизнь кончена, что отныне ему придется видеть только собственные воспоминания и чужие картины мира.
И даже поплакать нельзя — ожоги еще очень болят.
— Когда ты молчишь, — говорит Ли, — мне кажется, что ты читаешь мои мысли.
— Извини… — Я отвожу глаза и кашляю в кулак. — Я просто очень волнуюсь. Хоть бы сегодня все прошло нормально!…
— Перестань себя корить. Ты защищала Тодда, вот и все. Если бы для спасения моей мамы и сестры пришлось развязать войну, я бы ни минуты не сомневался.
— Но на войне не сводят личных счетов, — говорю я. — Это плохо, это мешает трезво мыслить.
— Какая же ты личность без личных счетов? В той или иной степени война становится личным делом каждого. Правда, обычно — делом личной ненависти.
— Ли…
— Я только хочу сказать, что ему страшно повезло: ради него кто-то готов пожертвовать целым миром. — В Шуме Ли появляется неловкость, он гадает, как я восприняла его слова. — Только и всего.
— Он бы сделал ради меня то же самое. — тихо произношу я.
Я тоже , говорит Шум Ли.
И я знаю, что это правда.
Но разве у тех, кто гибнет по нашей милости, не найдется столь же верных защитников?
И за кем тогда правда?
Я прячу лицо в ладонях. Голова кажется жутко тяжелой. Каждый день госпожа Койл испытывает новые средства от инфекции, и каждый день мне ненадолго становится лучше, но потом лихорадка начинает бить с новой силой.
Смертельно , думаю я.
А до прибытия каравана еще несколько недель, и не факт, что у них найдется средство…
Внезапно в динамиках громкой связи раздается треск, от неожиданности я даже подпрыгиваю. А потом удивленный голос Брэдли произносит:
— У них получилось!
Я поднимаю голову:
— Что?
— Они схватили спэкла. На севере.
— Но ведь… — Я лихорадочно перевожу взгляд с экрана на экран. — Еще рано! Взрыва не было…
— Это не Симона. — Брэдли растерян не меньше моего. — Это Прентисс. Мы не успели начать операцию, а он уже поймал спэкла!
[Тодд]
— Госпожа Койл взорвется от злости, — говорю я, пока мэр пожимает руки все новым и новым солдатам, подходящим к нему с поздравлениями.
— Как ни странно, меня это ничуть не беспокоит, Тодд, — отвечает он, купаясь в лучах славы.
Рота солдат, которую мэр отправил на север сразу после первых сражений, никуда не делась. Все это время они сидели на месте, бездельничали и терпели насмешки спэклов, которым регулярно удавалось пробираться мимо и совершать набеги на город.
Госпожа Койл о них забыла. Брэдли и Симона тоже. Да и я, если честно, забыл.
А мэр — нет.
Он следил за подготовкой севодняшнего плана и согласовал с госпожой Брэтит место и время ложного взрыва на южной дороге. Как и было задумано, спэклы решили напасть с севера — мы очень старательно делали вид, что наблюдаем за югом, — и выслали в сторону города первый небольшой отряд.