НОЧЬ начинается и заканчивается.
Анна Виноградова вылезает из палатки и, пройдя по утренней росе, возвращается за кроссовками.
Из палатки доносится ворчание спящего Кирилла и беззлобный женский смех; повторно выбравшись наружу, Анна идет к джипу, на заднем сидении которого с открытыми глазами лежит Глеб.
Он смотрит на небо, видит в окне Анну, делать ей знак не заслонять обзор, тут же широко улыбается и, приподняв себя ладонью за затылок, выходит.
– Выспался? – спросила Аня.
– Ночь прошла без утрат. А вы как?
– Полночи ругались, полночи храпели, – ответила Аня. – Не слышал нашу ругань?
– Я и храпа не слышал, – ответил Глеб.
– Да мы, может, и не храпели – о храпе я так… а ругались мы серьезно. Кирилл меня весьма прессовал.
– Он тебя любит, – промолвил Глеб.
– Это я его люблю. Он ко мне, конечно, не совсем равнодушен, но о больших чувствах такие мужчины, как он, имеют смутное представление.
– А другие? – осведомился Глеб.
– Такие, как ты? Где-то даже святые? Откровенно говоря, мне не по себе, когда ты на меня смотришь. Мы знакомы полгода, и за это время я ни разу ни видела в твоем взгляде… безразличия. С первой встречи у тебя на квартире.
– Тогда Кирилл пришел ко мне в гости, – задумчиво произнес Глеб.
– Под руку со мной. Я помню, что вы с ним пили коньяк, а мне ты выставил вино, к которому я не притронулась.
– Потом я его выпил, – сказал Глеб.
– На следующий день? – спросила Аня.
– Постепенно, – ответил Глеб.
– Один или с девушкой?
– Без девушки. С девушкой оно бы ушло быстрее. Я бы смотрел на нее с болью, с надеждой, с желанием.
– На меня ты смотрел с болью, – сказала Аня. – И изредка с желанием.
– О надежде речь не идет. Кирилл – мой друг… и ты для меня – женщина моего друга.
– Твой друг меня не особенно ценит, – промолвила Аня.
– Это уже детали, – сказал Глеб. – По сути вы вместе, а я не настолько прыгучий парень, чтобы перепрыгивать через суть.
ПЕРЕМИНАЮЩИЙСЯ около палатки Кирилл ест из банки консервированные персики. Они излишне приторны, и Кирилл морщится, на Анну он не смотрит; держа в руке бутылку воды, она старательно ловит его блуждающий по живописному великолепию взгляд и, поймав, протягивает Кириллу бутылку, чтобы он запил, но Кирилл безмолвно отклоняет ее услужливость, с омерзением передергивает ртом и обильно сплевывает.
– Сегодня мы сворачиваем палатку, – сказал Кирилл. – Ты будешь мне помогать. Мы должны сделать это засветло.
– Мы возвращаемся? – спросила Аня.
– Переезжаем в деревню. Она километрах в трех – Глеб туда ходил, и он говорит, что там достаточно домов, чтобы без проблем подобрать и снять комнату.
– Глеб хочет в деревню?
– Не он, а я, – ответил Кирилл.
– Ты? – удивилась Аня. – В палатке со мной тебе некомфортно?
– Мои решения не обсуждаются, – заявил Кирилл. – Обсуждаются с Глебом, но не с тобой.
– Я не понимаю почему ты вдруг…
– Ты же сама боялась змей! – воскликнул Кирилл. – Кроме того, в деревне можно посмотреть телевизор.
– Глеб ходил туда за этим? – спросила Аня. – Посмотреть телевизор?
– Куда и зачем он ходит – его личное дело. На гору мы полезем вдвоем, а на равнине он сам себе хозяин, и не мне задавать ему направление. Он двигается! Не только в собственных глубинах, но и во внешнем мире, где он с его опытом не пропадет.
– А где он сейчас?
– В палатке, – ответил Кирилл. – Глеб! Тут с тобой желает поговорить интересная женщина. Глеб! В палатке его нет. И куда же он подевался?
– Я здесь, – высунувшись из палатки, сказал Глеб. – Я поймал змею.
– Ты брось, – пробормотал Кирилл. – Ты к чему… змею?
– Змею я не поймал, но змеей я себя представил и ползал по вашей палатке, словно бы вы в ней спите и ни о чем ни догадываетесь.
– Вранье, – отмахнулся Кирилл. – Ты не ползал.
– Не ползал, – согласился Глеб.
– Спал?
– Размышлял. Ты заметил, что в вашей палатке имеется дыра?
– Небольшая, – кивнул Кирилл. – Вверху… скорее, сбоку.
– Я приметил ее еще снаружи, – сказал Глеб.
– Ты за нами подглядывал? – спросила Аня.
– Ни в коем случае, – усмехнулся Глеб. – Подглядывать – принципиально не мое.
– А что твое? – спросил Кирилл.
– Смотреть через дыру на звезды.
– Эта дыра сбоку, и звезды через нее не увидеть, – заявил Кирилл.
– Днем тем более, – сказал Глеб. – Я же смотрел днем. Узреть что-то ценное я не пытался. У тебя персики?
– Да…
– Под твоим спальным мешком я обнаружил банку рыбных консервов, – сказал Глеб.
– Под моим им взяться неоткуда…
– Мы поужинаем в деревне, – сказал Глеб. – Попросим свежих овощей, и нам не откажут. Душевные люди у нас пока не перевелись.
УСТРЕМИВ пропитанный гордыней взгляд на далекую гору, возвышающуюся за увитым колючей проволокой забором, Максим Капитонов вальяжно выходит из здания, где производятся наркотики; сопровождающие Максима местные бандиты признают за ним право всем здесь распоряжаться, и он, осознающий это, выказывает в движениях непринужденную царственность, полагающуюся ему по статусу авторитетного авторитета из центра.
– У вас образцовая лаборатория, вернее, завод, – сказал Максим. – При всем размахе осложнений я не заметил – сырье поставляется, переработка ведется, работа отлажена буквально показательно, но присматривать за вами я буду. Я поставлен над вами равными мне людьми – мне. Для вас они боги. И, если что, они вас испепелят. И я прослежу за тем, чтобы это свершилось.
– Ты, Макс, – промолвил опытный «Макей», – у нас наездами, но мы и, когда ты отсутствуешь, как бы сказать, не халтурим. Не снижаем концентрацию и продукта, и усилий – у нас ведь проверяющих… и без тебя…
– Кто еще? – спросил Максим.
– Воронцов, – ответил накаченный «Стив». – Он нас тоже инсп… инсп… инспектировал. С понтовым апломбом, что он профессор, а мы шваль безграмотная. Я его чуть не послал.
– Посылать Воронцова опасно, – заметил «Макей».
– А кто его посылал? – воскликнул «Стив». – Я и рта и не открыл… я рублю, кто есть кто.
– Воронцов мне сказал, что он и к тебе, Макс, заедет, – заявил «Макей». – Ты уж сам его распроси, зачем он к нам шастает.
– Охотно, – процедил помрачневший Максим. – Я с ним поговорю.
В ТЕМНОВАТОЙ, на треть занятой белеющей печкой комнате деревенского дома, за столом напротив друг друга сидят две собеседницы: свесившая руки Анна Виноградова и поставившая локоть на стол Дарья Новикова, сорокалетняя усыхающая женщина с длинной шеей и плохими зубами.
На диване позади Анны лежит подогнувший под себя ноги Кирилл; его поза создает видимость того, что ниже колен у него все отрублено.
Сбоку на печи тень Глеба.
Глеб стоит в углу, с прищуром рассматривая висящую там маленькую бесцветную икону, издали похожую на паутину.
– На неделю эта комната ваша, – сказала Новикова. – Беспокоить вас я не стану, но и вы ведите себя прилично, и никаких недоразумений не возникнет. Слушайте радио, играйте в карты… телевизора в вашей комнате нет, однако если вам захочется посмотреть какое-нибудь кино или шоу, можете заходить ко мне. Я не сплю допоздна.
– Телевизор нам не нужен, – сказала Аня.
– Молодым и без телевизора нескучно, – сказала Новикова. – А вы чья девушка? Его или его?
– Моя, – сказал Кирилл. – У нас с ней давние отношения. Они построены на трепетности и оптимизме.
– Ваш друг вам не завидует? – спросила Новикова.
– Нисколько, – ответил Кирилл.
– Пусть он сам бы ответил.
– Он ответит вам то же самое, – сказал Кирилл. – Чтобы он ни чувствовал, самообладание он не утратит.
– Он такой стальной? – посматривая на Глеба, спросила Новикова.
– Святой, – ответил Кирилл. – Но нос он не задирает и на простой народ сверху-вниз не поглядывает. Когда Глеб на людях, он почти никак не показывает, что мы с вами здесь, а он где-то там.
– А когда вокруг никого? – спросила Новикова.
– Вопрос не ко мне – к нему. Вы его зададите?
– Думаю, я уже задала, – сказала Новикова. – Или это не считается?
– Вы подождите, – сказала Аня. – Глеб вам ответит.
– Я подожду, – кивнула Новикова. – Время у меня есть.
– Вы живете одна? – неожиданно спросил Глеб.
– Одна.
– Ваш муж не умер – он от вас ушел. Вы злились, вы плакали, вы ждали его возвращения, а сейчас вам не разницы. Вы тихо угасаете в собственном добротном доме.