Ветер принес его
ко мне.
И поглядел ей прямо в глаза.
-- Благодарствую, -- отвечала она.
-- Ветерпринес его ко мне, -- повторил я. -- Почему бы несчесть это
добрымпредзнаменованием? У вас, англичан, есть пословица: "Плох тот ветер,
который никому не приносит добра".
-- Что ж, -- с улыбкой отвечалаона. -- Услуга зауслугу.Посмотрим,
что у вас есть.
Она последовала за мною к моим изделиям, разложенным за пушкой.
--Увы, мадемуазель, -- произнес я, -- яне слишком искусныймастер.
Вотэтодолжно изображать дом, но, видите, трубы унего покосились. А вот
это при оченьбольшойснисходительностиможно счесть за табакерку, однако
вот тут рука моя сорвалась! Да, боюсь, что во всех плодах моего рукомесла вы
обнаружитекакой-нибудь изъян.На моей вывеске надобно написать:"Продажа
вещиц с изъяном". У меня не лавка, у меня музей всяких забавностей. --Яс
улыбкойпогляделнасвои разложенныенапоказизделия,потом нанееи
мгновенно стал серьезен.
--Неправдали, странно, --прибавил я, --что взрослыйчеловек,
солдат, принужден заниматься подобным вздором, что тот, чье сердце исполнено
печали, измышляет пустяки, на которые другим весело глядеть?
В эту самую минуту резкий голосокликнулее по имени -- "Флора!" -- и
она, что-то наспех купив, присоединилась к своим спутникам.
Черезнесколько дней она пришла опять. Нопрежде расскажу вам, отчего
она появлялась а крепости так часто. Ее тетушка была из тех несносных старых
дев-англичанок, о которых так наслышансвет, и посколькуделать этой особе
было решительно нечего и она знала два-три слова по-французски, в ней, по ее
собственномувыражению,пробудился интерес к пленным французам.Дородная,
шумная, уверенная в себе, она расхаживала по нашему базару и держалась уж до
того покровительственно и снисходительно, что просто терпения не было. Она и
в самом деле покупала много иплатила щедро, но притомтакбесцеремонно
разглядывала нас влорнетда еще разыгрывала передсвоими спутниками роль
гида, что мы по праву не испытывали к ней ни малейшей благодарности. Заней
всегда тянулась целая свита -- скучные иподобострастные старые господа или
глупые хихикающие девицы, которые принимали каждое ее слово как откровение.
-- Вотэтоточень ловкорежетпо дереву.А ведь правда, смешной --
бакенбарды-то какие? -- говорила она.
-- А вон тот, -- и лорнетом в золотой оправе она указывалана меня, --
настоящий оригинал.
Иможете мне поверить, что оригинал,слушая это,скрипел зубами. Она
имела обыкновение затесаться втолпуи, кивая на все стороны, обращаться к
нам, как ей казалось, по-французски.
-- Bienne, hommes! Qa va bienne? [1].
В подобных случаях я брал насебя смелость ответствовать ейна том же
ломаном языке:
-- Bienne, femme! Ca va couci-couci tout d'meme, la bourgeoise! [2].
Тутвсемыначинали смеяться несколько громчеи веселее, нежелито
дозволялиприличия,онажевответнаэтутарабарщинусторжеством
возглашала:
-- Вот видите, говорила я вам: он настоящий оригинал!
Разумеется, такие сценки происходили до того, как я обратил внимание на
ее племянницу.