Повсюду цвели альпийские цветы, пейзаж вызывал чувство умиротворения, которого Мак не испытывал уже долгие годы, если испытывал когда‑либо вообще.
Он даже спел несколько старых гимнов и народных песен просто потому, что так ему захотелось. Пение было тоже из тех занятий, которым он не предавался уже давно. Заглянув в далекое прошлое, он принялся напевать любимую песенку Кейт:
Кейти… прекрасная Кейти, я обожаю тебя одну…
Он покачал головой, думая о дочери, такой упрямой, твердой и одновременно такой хрупкой, задумался, сумеет ли отыскать путь к ее сердцу. Он уже не удивлялся тому, как легко у него начинают течь слезы.
В какой‑то момент он отвернулся, рассматривая водовороты, оставляемые веслом, а когда повернулся обратно, на носу каноэ сидела Сарайю. Ее внезапное появление заставило его подскочить на месте.
– Ой! – вскрикнул он. – Ты меня напугала.
– Извини, Макензи, – произнесла она, – просто ужин почти готов, так что пора тебе плыть обратно.
– А ты была со мной все это время? – спросил Мак, приходя в себя после выброса адреналина.
– Конечно. Я всегда с тобой.
– Тогда как вышло, что я этого не знал? – спросил Мак. – Обычно я чувствовал, когда ты находишься рядом.
– Чувствуешь ты или нет, – пояснила она, – это ровным счетом никак не влияет на то, здесь я на самом деле или нет. Я всегда с тобой, просто иногда мне хочется, чтобы ты сознавал это более отчетливо.
Мак кивнул, давая знать, что понял, и развернул каноэ к далекому берегу и хижине. Теперь он отчетливо ощущал ее присутствие но покалыванию в позвоночнике. Они оба улыбнулись.
– А буду ли я всегда видеть или слышать тебя, как сейчас, даже если вернусь домой?
Сарайю улыбнулась.
– Макензи, ты всегда можешь со мной говорить, я всегда с тобой, ощущаешь ты мое присутствие или нет.
– Теперь я это знаю, но как я буду тебя слышать?
– Ты научишься слышать мои мысли в своих, Макензи.
– А мне будет понятно? Что, если я приму твой голос за чужой? Что, если я совершу ошибку?
Смех Сарайю был похож на плеск воды, только положенный на музыку.
– Ну конечно же, ты будешь делать ошибки, все делают ошибки, но ты начнешь лучше узнавать мой голос но мере того, как будут развиваться наши взаимоотношения.
– Я не хочу совершать ошибок, – пробурчал Мак.
– О Макензи, – отвечала Сарайю, – ошибки составляют часть жизни. Папа и на них возлагает определенные надежды. – Она веселилась, и Мак невольно заулыбался в ответ. Он прекрасно понимал, что она имеет в виду.
– Это так отличается от всего, что я знал, Сарайю. Не пойми меня неверно, я в восторге оттого, что все вы сделали для меня за эти выходные. Но я понятия не имею, как вернусь к обычной жизни. Кажется, жить с Богом легче, когда представляешь его требовательным надсмотрщиком, легче даже ладить с одиночеством Великой Скорби.
– Ты так думаешь? – спросила она. – В самом деле?
– По крайней мере, тогда мне казалось, что все у меня было под контролем.
«Казалось» – вот верное слово. И куда это тебя завело? Великая Скорбь и столько боли, сколько ты был не в силах выдержать, боли, которая выплескивалась даже на тех, кого ты любил больше всего на свете.
– По мнению Папы, это оттого, что я боюсь переживаний, – решился на откровенность Мак.
Сарайю громко засмеялась:
– Полагаю, это едва ли заменяет тебе радость.
– Я боюсь испытывать эмоции, – признался Мак, несколько обиженный тем, как легкомысленно, но его мнению, Сарайю восприняла его слова.