Жилистые безволосые голени и босые ступни, меленькие, как у женщины. Сам мальчишка тощий, с узким лицом и римским носом. Черной кожей и черной кровью, как у шахтера. Под серыми ногтями фиолетовые дужки грязи, а единственное белое, что у него было – это белки обезвоженных соколиных глаз, сверкавшие в полутьме. Индеец разглядывал необычных иноземцев, чужестранцев, статуй из иной глины.
Кареглазый, настороженно подобрав слетевшую с него шляпу, начал кулаком утрамбовывать тулью и отряхивать ее от песка и пыли, не сводя при этом глаз с краснокожего.
Индеец молча поднял руку, будто благословил.
– Господи! Это просто мальчишка, – вздохнул кареглазый.
– Чертов язычник! – фыркнул длиннолицый. – Красная смерть!
– Зуб даю, он тут не один! – поддержал Холидей, стреляя глазами.
– Тихо. Ты нашу речь понимаешь? – обратился горбоносый.
– Да, – коротко ответил индеец.
Наемник сплюнул:
– Уже что-то.
– Есть с тобой кто-нибудь?
– Я был с мужчиной. Белым как вы.
– Да, и где он? Под шестью лопатами земли?
– Нас преследовали другие белые. Он пошел одним путем, а я – вторым. У меня его вещи и мул.
– Ты один?
– Я один.
Холидей крикнул:
– Он лжет!
– Угомонись, – повернулся к нему горбоносый.
– Ну уж нет! Хочешь, чтобы они твою башку по-индейски побрили, а мозги своим собакам дали полизать, что засоленное мясо!? Так и будет, поверь! Он лжет, ему же сам черт за каждую изреченную ложь по монете в карман кладет! Мы уже мертвецы! Нас порубят на куски. Будь я проклят. Сгинуть в ночи от рук безбожников, дикарей, собак!
Длиннолицый ответил:
– Я согласен с ним, братцы. Сердце мое чует, что дело нечисто, и я так рассуждаю, что если Господь на моем пути дикаря ставит, то тут как в шашках, либо ты ешь, либо тебя едят. И каждый делает, для чего рожден. Я вот рожден, чтобы потрошить нехристей всякой масти. Черных, желтых, красных. И пути этого придерживаюсь уже много лет, и пока не ошибался.
Кареглазый напрягся.
Горбоносый сплюнул и отвернулся от наемника, спокойно спросил индейца:
– Ты откуда идешь?
Индеец ответил.
– Оттуда, куда солнце садится.
– С запада, что ли?
– Да.
– А что в той стороне?
– Уже ничего.
– Ничего. Ну, конечно. Имя у тебя есть?
– Я – Плачущий в Жаре Пихт.
Длиннолицый брезгливо сплюнул.
– А я Дареный Конь, и в зубы мне не смотрят, – сказал он. – Это вот маршал Гордый Орел. Мальчишку звать Дрожащий Олень, а тут у нас Оуэн Холидей – насильник, убийца и разбойник. Яростный Лось.
– Не отвечайте ему, – сказал Холидей. – Краснокожие все как один убийцы, они же нас живьем обдерут, куска родной кожи не оставят! Я-то о своих волосах помню и вам не рекомендую забывать о ваших…
Горбоносый спросил индейца:
– Где твои?
– Мои?
– Да. Ты же из черноногих.
– Я один.
– А куда ты направляешься?
– Никуда, я просто иду.
– Заблудился?
– Нет, не заблудился. Мне некуда возвращаться.
– Ты местность эту хорошо знаешь?
– Я здесь никогда не был. Но бывал в местах похожих.
Индеец говорил и пронзительно смотрел на кареглазого.
– У меня что, лицо испачкано? – спросил тот и надел шляпу.
– У тебя к нашему другу вопросы какие? – спросил длиннолицый, все еще целясь в краснокожего из своего револьвера.
– Это был он, – коротко отозвался черноногий.
– Что? Я? – спросил кареглазый.
– Вы убили много людей, – сказал индеец. – Я там был и видел вас. Вы застрелили мужчин и женщину. Я ее знал.
Кареглазый промолчал.
– Женщину? – сплюнул длиннолицый. – О какой женщине говоришь? Не о той ли чернявой, которую нам хоронить из-за его меткого глаза пришлось.
Индеец показал пальцем на кареглазого:
– Пусть он говорит!
– Спокойно, друг, – вмешался горбоносый.
– Ну, мне-то сказать нечего.
– Пусть убийца говорит.
– Я не убивал никого!
– Я видел.
– Черта с два!
Черноногий промолчал, только смотрел.
– От чьей угодно пули она могла погибнуть. Пусть они поклянутся, что каждого застреленного ими разглядели! Темно было, пыль коловоротом. Вот и вся история!
Горбоносый помалкивал. Длиннолицый противно улыбался.
– Нечего мне сказать кроме того, что уже сказано! Хватит на меня таращится…
Длиннолицый сплюнул и ухмыльнулся:
– Ты бы еще сказал, что баба та умерла до того, как ты в нее выстрелил. Видать, с перепугу.
– А может, так и было! Не знаешь, как оно случилось, вот и не говори. Головы покатились, ничего не изменишь!
– Ну, довольно, почесали языками и будет…
Пользуясь замешательством, Холидей подступил и ловко выудил нож у длиннолицего из сапога. Молниеносно напрыгнул со спины на горбоносого, сшиб с него шляпу и сделал вращательное движение связанными руками у него над головой, туго затянув петлю на вспотевшей шее. Стал водить ножом по лицу.