Джокетто. У меня есть. Хочешь послушать?
Луболо. Как-нибудь обойдусь. Что же ты тогда старухе не помог?
Джокетто. Ей уже никто не поможет. Как и нам.
Луболо. Ну, если ты такой умный…
Джокетто. Я не сказал умный. Согласись, Инспектор, я этого не говорил – я сказал, сердечный.
Луболо. Ну вот тебе, сердечному, загадка.
Джокетто. Только не трудная.
Луболо. Проще не бывает. У пижамы два кармана – в первом носовой платок. Вопрос, что во втором? Отвечай.
Джокетто. Прямо сейчас и отвечу… Знаю я вас, господ тыловых офицеров – у тебя наверняка с десяток вариантов ответа припасено. Если тебя устраивает, чтобы все было по честному, сделаем так. Скажи свой ответ Вольтуччи. Потом я скажу ему свой. Затем сверим результаты. Идет?
Луболо. Как скажешь.
Подходит к Вольтуччи и что-то шепчет ему на ухо. Потом возвращается на место. Тоже самое делает Джокетто.
Луболо. Итак? Что решил арбитр?
Вольтуччи. Я всегда старался быть по возможности справедливым. Буду и сейчас. И поэтому я вынужден признать, что ответ Инспектора был неправильным.
Луболо. Как это неправильным? Что-то я не понял… Мой ответ не может быть неправильным. Ведь это я загадку загадывал! Ты, Вольтуччи, по-видимому, мягко говоря, перепутал.
Джокетто. Учись проигрывать с достоинством.
Луболо. Какое еще достоинство? При чем здесь достоинство?! Вы что сговорились?
Вольтуччи. Нет, мы не сговаривались. Если хотите, давайте сравним ответы вместе. Хотите?
Джокетто. Он хочет.
Луболо. Очень хочу!
Вольтуччи. Ваш ответ состоял в том, что во втором кармане пижамы находился второй носовой платок. Так?
Луболо. Так.
Вольтуччи. А он ответил, что во втором кармане лежит пузырек с повышающим потенцию средством. Теперь вам понятно?
Луболо. Что понятно?!
Вольтуччи. Что его ответ был более правильным.
Луболо. Это, интересно, почему?!
Джокетто. Для тебя, Инспектор, все это слишком сложно. Просто доверься нам. Избери единственный верный путь.
Луболо. Нет, я требую объяснить, почему его ответ правильный, а мой нет!
Вольтуччи. Тут нечего объяснять.
Луболо. Нет, ты уж постарайся!
Вольтуччи. Просто его ответ правильный, а ваш нет. И все.
Луболо. Ничего не все! Так не пойдет – я никому не позволю такое со мной творить! Упрусь и не санкционирую! Я привык к полной ясности и…
Джокетто. Дурная привычка.
Луболо. Я бы сказал – хуже, чем дурная! Но менять привычки мне уже поздно.
Джокетто. Ладно, Инспектор, ты только не психуй. Так и быть. Я согласен на ничью.
Луболо. В каком смысле, на ничью?
Джокетто. В том смысле, что наши с тобой ответы были одинаково правильными.
Луболо. Но ведь наши ответы были совершенно разными. Разве разные ответы могут быть правильными?
Джокетто. Запросто.
Луболо. Ну, не знаю…
Джокетто. Даже такие люди, как ты, знают не все. И в этом нет ничего унизительного. Знать все мало кому удается. Вероятней всего, никому. Верно, Вольтуччи?
Вольтуччи. Безусловно. Я вообще знаю очень мало. А помню и того меньше. Хотите, Инспектор, я радио вам включу?
Луболо. Не хочу… я прямо сейчас набираю воздух на страшный бессвязный вопль. Но никакого психологического перелома она во мне не вызовет, не ждите. Здравомыслящий человек всегда думает о последствиях! В любое время дня и ночи. Так что, не старайтесь меня переучивать. Не выйдет. Что за дом у тебя, Вольтуччи! Есть нечего, пить нечего. И это в такой день.
Джокетто. Тебе бы все пить, да есть. Набивать живот, заливать глаза. А общение?
Луболо. Общение на ожидание смерти не намажешь.
Вольтуччи. Пойду узнаю насчет пирожков.
Вольтуччи выходит из комнаты.
Джокетто. Ну почему ты, Инспектор, такой поверхностный?
Луболо. Я не поверхностный. Я есть хочу. Или хотя бы выпить. Домашний портвейн… поросенок по-калабрийски…
Джокетто. Стоической умеренности по части удовлетворения животов и глоток вас в полиции разве не учат? Я думал, учат. Я думал и о том, что, когда идут слоны, львы разбегаются – едва успевают.
Луболо. Не все же им самим рвать и гонять.
Джокетто. Я у тебя, по-моему, о чем-то спросил. Об умеренности. Учат тебя умеренности? Проводят занятия и семинары?
Луболо. Нас учат оказывать первую медицинскую помощь. Некоторые до сих пор считают, что полиция это оплот общества! Общество… где оно сейчас, твое общество? На баррикадах?
Джокетто. Кто-то, возможно, и на баррикадах. А кто-то, может, даже и молится. В нашем мире было немало странностей – из-за неумолимо разширяющегося круга людей-идиотов мне приходилось делать Монтеверди все громче и громче.
Луболо. Знаешь, что самое поразительное? Многие из них рады пришельцам. Спросишь, почему?
Джокетто. Не спрошу.
Луболо. А я тебе отвечу. Они полагают, что им будет лучше – их, видите ли, не устраивал наш мир. И люди здесь сволочи, и цены высокие, и священники продажные, и смысла в жизни нет, и Бог какой-то непонятный. Их все не устраивает. И их социальное положение при этом не играет никакой роли. Одним плохо это, другим то. А лично я считаю, что наш мир был нормальным миром. Не плохим, не хорошим – нормальным. И у меня есть за что его благодарить.
Джокетто. Сегодня я все утро сидел на толчке. С криком. С душой.
Луболо. Я не буду обращать на тебя внимание. Сохраню чувство собственного достоинства, а остальными чувствами обопрусь на самое приятное из того, что дал мне мир. Хотя бы на железную дорогу.
Джокетто. Ты так любишь железные дороги?
Луболо. Я не в том смысле. Когда мне было лет семь, родители подарили мне железную дорогу. На день рождения. Как же я был счастлив… И что бы не происходило со мной потом, я чувствовал, что главное в моей жизни уже произошло. И это событие было хорошим событием. Очень хорошим.
Джокетто. Растрогал ты меня.
Луболо. Неужели тебя можно растрогать?
Джокетто. Оказывается, можно.
Луболо. У тебя, наверно, тоже есть, что вспомнить.
Джокетто. Ну, если прокопать до истоков, то, наверное, есть. Вспомнить, что бы вспомнить… Нелегкое это дело. Сейчас… Нашел. Потерял… Люди с хвостами. Бегут, несутся, преследуют – нет, это обезьяны. На трубу паровоза накинут похоронный венок. Ты – моя прекрасная, я – твой хмурый змей… Об этом и расскажу. Любопытная история. Устраивайся, Инспектор, поудобнее – сам напросился. Тогда я еще был молодым. Я и сейчас вроде как молодой, и молодым уже и останусь, но тогда я был молодым как-то по-другому: я чувствовал, что я молод. Теперь я этого не чувствую. А так как я верю только в то, что чувствую, я не очень-то верю, что я по-прежнему молодой. Следишь за ходом мысли?
Луболо. Слежу. К тому же следить для меня дело привычное.
Джокетто. Значит, так – в тот день, точнее в тот вечер, у меня было назначено свидание с одной очень-очень симпатичной особой. Как сейчас помню, я ей позвонил, и она предложила встретиться. «Побродим по аллеям, послушаем ветер, подержимся для начала только за руки…». Уже стояла осень – холодно. И когда я начал ее ждать, пошел сильнейший дождь. Настолько сильный, что в парке кроме меня никого не осталось. А мне было хорошо – я ощущал себя хозяином этой пасмурной осени, не меньше. Причем нельзя сказать, что я терпел данный дождь, нет. Я ему радовался. Даже специально не открывал зонт – взирал на бегущие наперегонки лужи и радовался. Как же я тогда промок…
Луболо. А девушка? Она пришла?
Джокетто. Она пришла, но я к тому времени уже ушел. Позже она пригласила меня на свою свадьбу: богатую, шумную, напрягающе многолюдную – с милейшим хирургом-самоучкой. Я там относительно неплохо выпил, чем-то закусил, медленно потанцевал с какой-то косой вегетарианкой.
Раздается взрыв.
Джокетто. Пришельцам, конечно же, все равно, будем ли мы с тобой плакать, но..
Луболо. Но?
Джокетто. Не дождутся.
В комнату входит Вольтуччи, у него поднос.
Вольтуччи. А вот и мы! Я, графин и пирожки с моцареллой.
Вольтуччи ставит поднос на стол. Берет графин, разливает и садится на свое место. Инспектор подносит рюмку к носу и подозрительно принюхивается.