Мария. Кто же тебе мешает? (показывает на небо) Смотри.
Иосиф. Сначала мне нужно уснуть.
Мария. Только не здесь. Тут же народ простой… простой, по-своему талантливый – их вроде бы нет, но только попробуй уснуть, сразу же из-за деревьев высунутся.
Иосиф. Что они мне сделают… Снимут часы? Пес с ними, мне не жалко.
Мария. Часы – это если очень повезет: они запросто могут и какой-нибудь жизненноважный орган выкидным ножом вырезать. Сердце, к примеру.
Иосиф. Разве его стук доставляет кому-нибудь неудобства? Я думаю, нет. Подумав, думаю. О том же – думаю, нет. И еще я думаю, что никто, кроме меня, на мое сердце не позарится. Ну, если только из хулиганских побуждений.
Мария. В более или менее развитых странах уже фактически ничего не делается из хулиганских побуждений. Все просчитано на калькуляторах последнего поколения, накрепко цифрой предопределено, скоро и слова будут состоять из цифр – наша жизнь станет единым целым, без деления на гласные и согласные: она окажется монолитом, не пропускающим не подсчитанной радарами фантазии…
Иосиф. Люди этого не допустят.
Мария. Люди этого даже не заметят.
Иосиф. Я замечу! Я просто не сумею не заметить. И ты заметишь.
Мария. Если мы это заметим, то горе нам. Это все равно, что бег на четырехсотметровый круг – предпочтительней бежать вместе со всеми против часовой стрелки и прийти где-нибудь в конце, чем бежать одному по часовой и показать лучший результат. Его ведь все равно не засчитают. А тебя, вместо велеречивых поздравлений, истерично засмеют.
Иосиф. И пусть засмеют! Мою уверенность, что в забеге выиграл именно я, они этим с места не сдвинут! Не заставят переосмыслить честно одержанную викторию!
Мария. Твое мнение здесь никого не интересует.
Иосиф. Оно интересует меня!
Мария. Тебе этого достаточно?
Иосиф. Не достаточно. Но я не вправе отбрасывать его, как нечто второсортное. Оно неотъемлемая часть меня, созданного по образу и подобию… Сама знаешь, кого.
Мария. Боюсь, не знаю.
Иосиф. Когда-то я тоже не знал, что, споткнувшись, упаду по прямой – в центре города, зимней полночью, с особенным чувством вскричав… народ подходил, оборачивался – увидевший меня майор перекрестился…
Мария. Ты умеешь плавать?
Иосиф. Только на корабле. А что?
Мария. Как, ты не умеешь плавать?! Бить руками по морю, чуть-чуть продвигаясь от берега?
Иосиф. Меня, знаешь ли, вода не держит. Я для нее слишком тяжелый.
Мария. Даже я умею плавать.
Иосиф. Это вполне естественно. Женщины легче мужчин.
Мария. Но я, как ты уже успел заметить, не совсем обычная женщина.
Иосиф. Да, это так. Ты красивей обычных.
Мария. Достойная шутка.
Иосиф. Я не шучу. Ты очень красивая.
Мария. Да брось ты… Человек без конечности – конченый человек. Он не может быть красивым.
Иосиф. У многих древних статуй не было рук, но они и сейчас, спустя тысячелетия, божественно красивыми остаются. Недостижимыми для нынешнего убожества.
Мария. У них не было рук, а у меня нет ноги. Ситуация намного серьезней.
Иосиф. Зато они всегда были мертвыми, а ты живая.
Мария. Пока живая. Однако в этом, безусловно, что-то есть. При поверхностном взгляде никаких сомнений…
Иосиф. В чем?
Мария. В том, что я живая. Слушая тебя, так и хочется вскрыть неприкосновенный запас оптимизма и наесться им до отвала. Только вот от переедания живот обычно болит. А если переешь оптимизма, будет болеть даже не живот, а… Сердце будет болеть. Пока его не вырежет какой-нибудь заблудший мерзавец….
Иосиф. У тебя и с сердцем проблемы?
Мария. Допустимо сказать и так. Оно у меня стучит как-то нарочито медленно – видимо, решило, что спешить нам с ним уже некуда.
Иосиф. А что говорят врачи? Они за положительный исход или им до лампы? Если ты нуждаешься в операции, я могу поговорить с отцом, он нам в помощи не откажет. Не должен отказать.
Мария. Спасибо за заботу, но без операции обойдемся. Необходимого оборудования все равно ведь еще не придумали. Наука бессовестно отстает.
Иосиф. Ну, не знаю… Благодаря науке люди летают в космос, строят многокилометровые тоннели, играют на электрогитарах – твои костыли тоже спроектированы не без участия научной мысли.
Мария. Научная мысль ни за что не решит проблемы, возникшие задолго до проявления на свет столь сложного для произношения слова, как наука.
Иосиф. Наука несложное слово. Всего три слога.
Мария. Не бери на себя больше, чем от тебя ждут… самое сложное слово Солнечной системы вообще из одной буквы состоит.
Иосиф. Из какой буквы?
Мария. Из буквы «я».
Иосиф. Я лежу на обеих лопатках – тупо слежу за луной и восхищенно кусаю губы…. Но почему только Солнечной системы?
Мария. За другие говорить не могу – не была. Поболтали и довольно. Тебе оставаться, нам расставаться – я пойду. Приятно было познакомиться. Представится случай, друг друга увидим и поздороваемся. Если настроение будет.
Мария встает и уходит.
Иосиф. Маша! Не уходи. Вернись, где была, и мы попробует вместе определить те вещи, на совершение которых у нас никогда не хватит веры в чудеса! Нам надо еще о многом поговорить. Это может звучать бредово, но мне это крайне необходимо! И я очень опасаюсь, что ты вот так, беззвучно одаривая меня непонимающим взглядом, уйдешь из моей жизни навсегда. Так или как-нибудь по-иному!
Мария Да что с тобой?
Иосиф. Со мной все хорошо. Но если ты уйдешь, со мной все будет плохо. Да что там плохо – погано. Обещаю!
Мария. Зачем же так категорично?
Иосиф. На стыке надежды и отчаяния мне не остается ничего другого… Я отвечу стихами.
Покидая меня на рассвете
Знай, что я жизнь уступил
Тебе, удостоившей плети
Все то, чем я раньше тут жил.
Знай, что в моей одиночке
Всегда будут рады тебе
Вырвавшей сердце из точки
Поставленной кем-то на мне.
Одновременно с последней строчкой на обозрение выходит бородатый мужчина со спортивной сумкой через плечо – это человек без определенных занятий Андрей. Взвинченный, неприкаянный, хмурый; подойдя к скамейке, он садится впритык с Иосифом. Снимает сумку. Переводит дух.
Иосиф. Простите, но тут занято.
Андрей. Никого не вижу.
Иосиф. А как же я… я же здесь… бок о бок с вами…
Андрей. По-прежнему не вижу. Никого.
Иосиф. Видеть или не видеть – сугубо на ваш выбор, но я бы порекомендовал вам…
Андрей. Никого.
Мария. Ты что, слепой?! Как это никого не видишь? А мы, по-твоему, что – пустота?
Андрей молча поднимается, берет сумку и уходит.
Андрей. Сборище поэтом и инвалидов… психи хреновы… бараны…
Мария. Иди, иди, козел! Как-нибудь и без твоей компании обойдемся! Никто сопли по лицу размазывать не станет! (Иосифу) Ты для кого место занимал?
Иосиф. Для тебя.
Мария. (садится) Забавный ты парень. Стихи читаешь, громкие слова говоришь… Тебе не кажется, что в твоей прошлой жизни ты был дымом?
Иосиф. Дымом? Почему дымом? Ты о том дыме, о каком я?
Мария. От дыма слезятся глаза. И не от переизбытка чувств – из-за того, что им больно. А боль, в отличие от чувств, ни у чего не идет на поводу – как ее словами не заговаривай, она не исчезнет, не отстояв свою вахту до конца. До победного.
Иосиф. Дым холодный. Я знаю – приходилось пальцем притрагиваться. Не скрою, приходилось… А я не холодный.
Мария. Бывает и горячий дым. Не в Африке – ближе. Но тебе это, конечно, не интересно.
Иосиф. Мне интересно смотреть на тебя.
Мария. Я и сама не против на себя посмотреть. Если зеркало выше пояса.
Иосиф. Зеркалам доверять нельзя. Когда я в них смотрюсь, мне думается, что человек, уставившийся на меня – это отнюдь не я. Страшно смотреть!
Мария. Ты не урод, чтобы настолько бояться своего отражения.
Иосиф. Не я в нем отражаюсь, не я… честное слово, не я!
Мария. А кто?
Иосиф. Я зову его Человеком в зеркале. У него тот же цвет волос, что и у меня. Те же брови, те же щеки….
Мария. Носами вы не похожи?
Иосиф. Похожи. И носами, и ушами. Но не глазами. Глаза у нас разные.
Мария. Но ты же свои глаза только в зеркале и видел. Увиденное там тебе не с чем сравнивать.