– Ай, моя маленькая! Мусенька, родненькая, тебе больно? – запричитала она и я увидел слезы в её неожиданно беспомощных и растерянных глазах.
Ева довольно хмыкнула сверху.
– Что, ржёте!? – Клавдия Антоновна прижала собаку к груди и метнула в нас полный жгучей ненависти взгляд. – Пошли в задницу, скоты, твари бездушные!
«Уроды, какие ж они уроды, Муся…» – еще долго слышалось снизу пока не громыхнула входная дверь подъезда.
Безобразный эпизод окончательно лишил меня сил. Я зашел в квартиру, достал из бара бутылку водки, до краёв налил стакан, залпом выпил и без чувств повалился на диван.
Летняя полутьма плавно опустились на город. Рабочие сцены уже сменили декорации. Как вчера… – электрические огни вонзились в густое, тёмное индиго небес, на улицах засверкала рекламная мишура и фары дорогих авто, подруливающих к ресторанам. Ночные клубы, подобные гигантским пылесосам, потянули к себе нарядную молодежь, оживилась чудаковатая богема да рисковые обитатели темных переулков и задних дворов вышли на поиски приключений… – всё как вчера; меня же разбудил грохот мебели, опять переставляемой жильцами сверху. С тяжёлой головой я встал и включил настольную лампу.
На письменном столе ещё со вчерашнего дня лежало разобранное и приготовленное для смазки ружьё. Иж-27Е – мой безотказный друг в романтических охотничьих странствиях по просторам Заволжья, глухим Керженским лесам – полям и весям Нижегородского края. Приклад и цевьё облагороженные резьбой по тёмному ореху, именная гравировка с инкрустацией на колодке. Стальное предвкушение курков, красивый блеск металла… и несмываемый след безысходности от последнего, предсмертного взора загнанного зверя в леденящую бездну стволов.
И вспомнилось мне…
Вспомнилась первая охота с отцовской одностволкой, первый охотничий трофей – сойка, падающая вниз с вершины ели медленно, с ветки на ветку, вместе с посеченной дробью хвоей, последний раз встрепенувшуюся в агонии и затихшую в моих радостно возбужденных руках.
Вспомнился зимний день, белый снег в крови, всхлипывающее дыхание и глаза скорчившегося, раненного лисенка, когда я шел добивать его.
Я подходил, а он уже не мог и пошевелиться.
Как тоскливо всматривались его глазенки в стволы.
Но разве в стволы смотрели они в последней надежде?
Они смотрели мне в душу.
Они искали мое сердце!
Но где же было ты – мое сердце?
Где?!
Свет настольной лампы качнулся и потускнел. Дикие, угрюмые силуэты волчьей стаей возникли подле стола. Стихли звуки и в удручающем безмолвии мне почудилось, что в доме напротив, у раскрытого окна горько плачет ребенок по ушедшей маме.
Я опустился на пол от судорожных рыданий. Ничего подобного не случалось раньше. Обескураженные удовольствия, исполненные неизбывной красы приметы родной стороны, заторопились успокаивая, суматошно забегали, выстраиваясь в парадные шеренги передо мной:
танцы токующих турухтанов, чибисов крики,
пылающие закаты да пересвисты вальдшнепов,
пожары кипрея и синие головки аристократов ирисов
в простодушного разнотравья сопровождении,
охотничьих рассветов студёные росы, туманы,
шум крыльев утиных над старицей,
вкус смородинового чая с дымом костра,
ночёвки в стогах душистого, свежего сена…
– и мой новенький ягдташ, только что купленный в магазине, еще пахнущий фирменной краской, полный убитой без нужды, просто так, ради забавы дичи – апофеоз полевой потехи. Вся та, казалось, доныне незыблемая часть торжествующей громады, поэзия, всё это ликование сверкающего фантома некогда радостных воспоминаний разом поблекло, покрывшись перемазанными кровью перьями и скалясь желтыми клыками химеры навалилось невыносимым грузом осознания его праздной заурядности. Мысли спутались, бестолково заметались в поисках спасения свинцовыми рыбами, пойманными в сеть, и бились долго… пока из темных глубин бессознательного не пришло усталое и в слезах, забытьё тяжелого сна.
Чуть свет я был на ногах, упаковал ружьё, патроны и, взяв такси, помчался на речной вокзал. Как только невыносимо медленный, прогулочный пароходик развернувшись вальяжно вырулил на середину Волги, я швырнул сверток за борт и, едва успокоилось дыхание, едва разошлись последние круги на воде, мрачной тенью нечто липнущее, мерзкое и недовольное покинуло меня.