Роберт попытался говорить ровным, спокойным голосом, чтобы убедить психиатра в своих словах, поскольку его глаза просверливали Роберта в момент этого допроса насквозь.
– Да-да-да… Я всё понимаю… Всё понимаю… Всё понятно! А раньше к врачам обращались с этой проблемой?
– Ну, доктор, я же вам всё объяснил. Здесь ни к кому никогда не обращался. Мне посоветовала к вам обратиться Аманда. Именно она предложила это.
– Да-да-да… Аманда, – протяжно и отстранённо сказал доктор и, не обращая внимания на последние слова Роберта, привстал и в который раз стал ощупывать его череп. – Говорите, что травм головы у вас не было. А в детстве? Может, стрессы, психологические травмы или какие-то фобии, детские тревоги?
– Доктор, ничего подобного. Я вообще ничем серьёзным никогда не болел.
Доктор внимательно посмотрел Роберту в глаза и снова стал ощупывать основание черепа. Его пальцы, как массажный прибор, приятно скользили по волосам, не оставляя неисследованным и дюйм черепной коробки пациента.
– Да, доктор, я не знаю, фобия ли это, но я избегаю железнодорожный транспорт. Чувствую в вагоне поезда невыносимый дискомфорт.
Доктор, как будто не обращая внимания на слова Роберта, продолжал ощупывать его голову и задумчиво произнёс:
– Отчего же? Насколько мне известно, поезд – самый безопасный вид транспорта.
Но вдруг остановился и, не опуская рук с головы Роберта, наклонился к его лицу впритык и быстро спросил:
– А чем вас так пугают поезда?
– Это всё из-за катастрофы под Лэнброук Гроув в Лондоне.
– Так-так-так… – заинтересованно отозвался доктор, – продолжайте.
– Это было давно, кажется, в октябре 1999 года. В Рединге утром перед самой посадкой в вагон мне резко стало плохо прямо на перроне. Случилось сильное головокружение, и мне показалось, что буквально на несколько мгновений я потерял сознание. И в этот момент у меня возникло видение. Я увидел, как лежу среди погибших людей в искорёженном вагоне, который полон окровавленных трупов. Я даже почувствовал жар от пламени загоревшегося вагона. И внезапно в голове чей-то голос дал мне чёткую установку не садиться в этот поезд. А поздно вечером из новостей я узнал, что в этот день в четырёх километрах от лондонской станции Пэддингтон случилась страшная железнодорожная катастрофа, в которой столкнулись лоб в лоб два поезда, вследствие чего больше тридцати человек погибли, и более пятисот получили ранения. И именно первый вагон, куда я должен был войти, пострадал больше всего.
– Пэддингтонское крушение, – вспомнил доктор Фридман, – я читал об этом происшествии в газетах.
– Да. И вот с того самого дня я стараюсь не ездить поездами. Я считаю, что это было для меня предостережение свыше, знак. У меня и сейчас перед глазами стоит тот вагон – гора искорёженного металла и обгоревшие тела. Это было ужасно.
Доктор Фридман слушал рассказ Роберта, не переставая ощупывать его голову.
– Видение, говорите, – сказал доктор после того, как Роберт умолк. – Там, кажется, всё произошло из-за светофора? Н-да… А больше никаких видений у вас не было?
– Нет, доктор, – неуверенно ответил Роберт. – Вот только сны…
Тем временем после тщательного обследования черепа психиатр снова перешёл к осмотру глаз и языка пациента.
– Откройте ещё раз рот. Шире, пожалуйста, и покажите мне язык.
Казалось, что он ищет диагноз, написанный где-то в ротовой полости Роберта.
– Н-да… Так вы говорите, что ничем серьёзным не болели? – спросил доктор, рассматривая горло Роберта. Явно, что ответа он и не ожидал, так как рот Роберта был широко открыт.
Роберт обратил внимание, что у доктора, немолодого уже мужчины, глаза не просто блестели, они искрились юностью и жизнью. Так выглядят глаза у детей, когда их отрываешь от игры.
– А что Аманда? – неожиданно и быстро спросил врач, движением руки показав, что рот можно закрыть. – Давно вы знакомы с ней?
– Аманда? Нет. Я, то есть Тревор… То есть я познакомился с ней только прошлой ночью.
– Тревор… – задумчиво произнёс доктор. – Простите, а как выглядит эта ваша Аманда? Сколько ей лет?
– Я её не видел, но очень отчётливо чувствовал и слышал… И почему-то я именно сейчас понял, что знаю, как она выглядит. На вид ей, наверное, около тридцати. Возможно, меньше. Чернокожая, высокая, очень привлекательная. И вот ещё… глаза… – Роберт призадумался и, посмотрев на доктора, произнёс: – У неё какие-то невероятные сказочные глаза бирюзового цвета. Они…
– Вы понимаете, что это, возможно, ваше второе «я»? – с нетерпением оборвав Роберта, вдруг спросил доктор. – И это она сама вам посоветовала прийти ко мне?
– Ну не совсем к вам. Она настояла, чтобы я здесь, в этом моём мире, обратился к хорошему психиатру или, наконец, к психологу и рассказал ему всё. Она сказала, что ей понадобилась помощь с этой стороны для того, чтобы разобраться, что со мной происходит там. В смысле с Тревором…
– Странно всё это, вы не находите?
– Согласен, потому-то я здесь. Ведь я давно интересуюсь вопросом диссоциативных расстройств, и мне больше, чем кому-либо, хочется разобраться во всём.
– Ого, вы читаете медицинские журналы? – удивился доктор, приподняв брови. – Понимаете, голубчик, диссоциация многими психиатрами и мной, в том числе, рассматривается как симптоматическое проявление в ответ на травму, критический эмоциональный стресс, она связана с эмоциональной дизрегуляцией. Но, как я понял, ничего подобного с вами не происходило, кроме случая первого рецидива и вашей реакции на него.
– Да, доктор, но многие врачи склоняются к тому, что диссоциативное расстройство имеет надуманный характер.
– Совершенно верно, милейший, вы совершенно правы. Именно ятрогенный характер или, как вы изволили выразиться, надуманный. Это и моё убеждение!
В воздухе повисла длительная пауза. Доктор Фридман напряжённо обдумывал ситуацию. Он впервые столкнулся с подобными симптомами и течением, как он полагал, болезни.
– Вот вы, Роберт, говорите о диссоциативном расстройстве. Мне всё-таки кажется, что ваше состояние – это нечто другое. Понимаете, чтобы диагностировать диссоциативное расстройство идентичности или, проще выражаясь, расстройство множественных личностей, помимо наличия хотя бы двух личностей, которые регулярно и по очереди контролировали бы ваше поведение, необходима также потеря памяти, выходящая за пределы нормальной забывчивости. В этом случае потеря памяти обычно происходит как переключение каналов. Но у вас совершенно другие симптомы. И потом этот Тревор… – доктор задумался. – Понимаете, ваша память чётко транслирует всё, что с вами происходит и здесь, и там. Проявление вашей второй личности – Тревора – не наблюдается. Контроль над вашими поступками осуществляете только вы, и я не вижу никакого постороннего вмешательства со стороны второго «я». И в этом вся загадка. Я не знаю ни одного подобного случая, описанного в медицинской практике.
Он сжал пальцы рук в замок и прикоснулся ими к подбородку. От видимого напряжения пальцы побелели.
– Кстати, Роберт, а вы обратили внимание на само имя Тревор?
Доктор с интересом человека, только что раскрывшего некую тайну или максимально приблизившегося к её раскрытию, внимательно посмотрел на Роберта.
– А что с ним не так?
– Как что? Это же палиндром! То есть слово, которое одинаково читается как слева направо, так и справа налево. Смотрите, – доктор взял листок бумаги и написал на нём большими буквами. – Вот, как это выглядит. Тревор – это зеркальное отображение вашего имени, Роберт.
– Действительно, – удивился Роберт, – я никогда на это не обращал внимания, но это, действительно, так.
– Да, Роберт, зеркальное отражение! Палиндром. Кстати, а как вы ощущаете время? Оно синхронно?
– В основном оно практически совпадает. Там жизнь течёт строго по правилам, даже если здесь я пару дней не посплю. Но обычно в сновидении я как будто возвращаюсь на последнюю, исходную позицию. А иногда я словно вливаюсь в процесс, но при этом память моя мгновенно наполняется информацией. Это я уже потом понимаю, что так было, когда проснусь.