— Вы-то сами верите, сударь, что
эта дама может носить столь плебейское имечко?
— Ни в малейшей степени, Планше…
— Вот видите! Интересно, какого вы теперь мнения о моей
сообразительности, сударь?
— Планше, нам обоим повезло, — великодушно признал
д'Артаньян, не особенно раздумывая. — Ты обрел господина, с
которым далеко пойдешь, а я — толкового слугу…
— Уж будьте уверены!
— Белошвейка Мари Мишон… — повторил в раздумье д'Артаньян.
— Белошвейка, ха! — воскликнул Планше. — Конечно, случается,
что иные белошвейки разъезжают в каретах даже побогаче, но тут
совсем другое дело… Тут чувствуется порода. Взгляните на неё
попристальнее, сударь! Такая осанка сделала бы честь принцессе…
Говорю вам, это порода!
— Друг мой Планше, — все в той же задумчивости произнес
д'Артаньян, — а часто ли тебе приходилось общаться с принцессами?
— Говоря по совести, сударь, вообще не приходилось. Но вы же
понимаете, что я имею в виду?
— Да, кажется…
— Смотрите, смотрите! — возбужденно зашептал Планше. — А эти
господа, никак, плотник и зеленщик? Тот, что повыше, ну прямо-таки
плотник, по имени, скажем, Николя, а тот, что бледнее, право
слово, зеленщик со столь же плебейским имечком? Коли уж они так
церемонно и вежливо раскланиваются с белошвейкой, они и сами, надо
полагать, из столь же неблагородного сословия…
— Не нужно быть столь злоязычным, друг Планше, — ханжески
сказал д'Артаньян. — Негоже злословить о ближних своих, в
особенности тех, кого видишь впервые в жизни…
Но на губах его блуждала та хитрая улыбка, что свойственна
даже простодушным гасконцам, — к коим наш герой уж никак не
принадлежал.
В самом деле, двое мужчин, подошедших к очаровательной
незнакомке с видом старых знакомых, менее всего смахивали на
представителей помянутых Планше профессий, безусловно необходимых
обществу, но неблагородных… В обоих за четверть лье удалось бы
опознать дворян, причем отнюдь не скороспелых (какими, увы, та
эпоха уже была достаточно богата). Один был мужчина лет тридцати,
с лицом и осанкой, в которых было нечто величественное. Ни один
плотник не мог бы похвастать такой белизной рук — да и не всякий
знатный дворянин. Хотя на незнакомце был простой дорожный камзол,
в его походке, всем облике ощущался если не переодетый вельможа,
то, во всяком случае, человек, обремененный длиннейшей родословной
h гербами, лишенными вычурности и многофигурности, то есть
безусловно древними…
Второй выглядел немного попроще, но тоже был личностью по-
своему примечательной — крайне рослый и широкоплечий, с
высокомерным лицом. Хотя на нем был простой, даже чуточку
выцветший синий камзол, поверх оного сверкала роскошная, сплошь
вышитая золотом перевязь ценою не менее десяти пистолей, а то и
всех пятнадцати, а с его могучих плеч ниспадал плащ алого бархата.
Оба были при шпагах, в высоких сапогах со шпорами, почти не
запыленных, — а значит, им явно не пришлось в ближайшее время
ехать верхом по большой дороге. Они миновали галерею, не удостоив
д'Артаньяна и мимолетного взгляда, — и он как раз раздумывал, не
является ли это тем пресловутым оскорблением, которого наш
гасконец так жаждал на протяжении всего пути.