Отмотаем плёнку событий обратно, буквально на несколько минут.
Поднимаясь по лестнице и подходя к выходу на сцену, Инга наступила на что-то мягкое и живое, недовольно заворочавшееся под её ногой. Это был я. Успев хорошенько нажраться с дядей Юзей и Педаликом, я пришёл к заветной двери пораньше, чтобы не пропустить проводку. Перестраховался, блядь. Сел у двери, шоб наверняка, взял в руки зонт и приготовился ждать её, нашу Примадонну. Ожидание затянулось, я заснул, как выяснилось, не дойдя буквально один лестничный пролёт и пристроившись там, где никогда и никого не бывает. Я перепутал дверь, так получилось. Не ожидающая сюрпризов, Инга наступила на меня и, испугавшись, истошно завопила.
Я резко встал и, глядя на неё абсолютно обезумевшими глазами, протягивая руку, сжимающую зонт, сказал: «Иннаа». Возможно, я пытался сказать: «Нате» или, на худой конец: «На». А может, я хотел сказать: «Инга, я вами восхищаюсь и хочу, напившись, искусать вас всю», а если: «Задержись на минуту, я хочу тобою подышать», а? Как вам такой вариант?
Ответ на любую из предложенных реплик был таким: схватив зонтик, актриса ударила меня им по голове, поправила платье и вышла к зрителям.
Не было истерик, жалоб и требований о наказании. После спектакля она абсолютно нормально со мной общалась, как ни в чём не бывало. За это я ей очень благодарен.
Слабак.
Однажды мы толпой ехали в метро, разъезжаясь по домам. Все были навеселе и получилось так, что я сидел рядом с Ингой. Напротив нас стоял её муж – Валера Будьмо. Здоровенный фактурный мужик, блондин с длинными волосами, исполнитель главных ролей практически во всех спектаклях. Кстати, Будьмо в молодости партизанил в одном из театров в Германии.
Инга, наклонившись ко мне, сказала: "А слабо тебе меня прямо сейчас поцеловать? Не боясь получить по морде…".
Я растерялся и замялся, начал блеять всякую чушь про стоящего рядом мужа, моральные принципы.
"Слабак. Жаль".
Долго потом я вспоминал этот момент, ох долго.
Валеру Будьмо я встречал пару раз, через несколько лет. Они развелись с Ингой, и он благополучно женился на молодой актрисе. Странное впечатление произвели на меня эти встречи: казалось, что Валера измельчал. И не то, чтобы он стал меньше ростом, нет. Что-то незримое исчезло в его облике, как-будто он потерял прежнее своё обаяние или харизму. А может, это я настолько изменился?
“Не трогайте артистов, проституток и кучеров. Они служат любой власти». Адмирал Колчак.
В конце девяностых-начале двухтысячных у служебного входа в “дом имени Баронессы Фон Грушенвальдек” стояли проститутки. Это была известная точка по продаже женского мяса, расположенная в самом центре Москвы. Каждый вечер, после девяти к театру съезжались машины с потенциальными клиентами. На Садовом кольце стояла Витрина, дежурная мадам, выступающая своеобразным маяком и указателем направления. Неподалёку, на детской площадке, расположенной возле соседнего дома, прогуливалась Мамка – администратор-распорядитель этого злачного пятака. Остальные девицы сидели по машинам, припаркованным возле служебного входа, периодически выходя на построения и перекуры.
Падшие женщины обоссали все окрестные кусты, пометив таким образом территорию, и специфический запах был дополнительным признаком, указывающим на это забавное соседство.
Я в то время частенько зависал в театре, предпочитая пьянствовать всю ночь напролёт с завмонтом, нежели ночевать дома, в компании своей жены и тёщи. Нужно отметить, что на это у меня были веские причины.
Завмонт Киевский, он же БиБиКей, повадился жить в монтовской раздевалке. Несколько раз он приводил одну из «ночных бабочек» в цех, кормя её водярой и курой-гриль.
Дело происходило глубокой ночью. Мой собутыльник сидел в компании проститутки и вёл задушевные разговоры, выбешивая своим спокойствием и умиротворением.
Меня распирала пьяная похоть, а его душило одиночество и тоска.
Вместо того, чтобы использовать шлюху по назначению, БиБиКей играл с ней в романтические отношения, в свидание двух сердец. Для успокоения мне приходилось периодически выходить прогуляться, чтобы не покусать красавицу как копчёную куриную ногу. Под утро они наконец-то уединились в импровизированном кабинете начальника цеха, предоставив мне возможность забыться пьяным, невротическим сном.
Спустя много лет, вспоминая ту ночь, я осознал, что и не играл он вовсе, а жил, отогреваясь в компании такой же, как сам, униженной и изнасилованной души, возможно честной и порядочной, но при этом глубоко одинокой и несчастной.
А кто же тогда я?
«И вот я проститутка, я фея из бара, я чёрная моль, я летучая мышь…».
«Вино и ТеАтр – моя атмосфЭра», а, точнее сказать, мои отражения, проекции внутренних состояний. Целка Македонская и книжный мальчик превратились в проститутку и спивающегося монтировщика. И декорации соответствующие – передвижной публичный дом и храм искусства – блядский пятак с символическим названием “Кабачок Чёрная моль”, на котором одновременно встречаются театр, продажная любовь и частный извоз.
Однажды помреж одного из ведущих московских театров, актриса и жена известного режиссёра, взрослая женщина, многое и многих повидавшая, сказала мне: «Актёрская профессия сродни проституции. Мы по собственной воле торгуем собой, ложась под режиссёров, в прямом и переносном смысле».
Так ли это, не мне судить.
Я видел изнанку театра, и она прекрасна своим многообразием проявлений.
Театр сродни человеку. Он наполнен противоречиями и устоями, взлётами и провалами, своей любовью, ненавистью и благородством, завистью и устремлением к высокому, бытовухой, юностью, взрослением, увяданием и перерождениями. Театр – это маленькая жизнь. А для кого-то театр – это и есть жизнь. Вправе ли я их за это осуждать?
Глава 5. Позор!
Малиновый звон.
Во всех русских театрах есть общепринятые негласные правила.
Например, во время монтажа или демонтажа декораций, при опускании штанкетов, труб с навесным оборудованием верховые громко кричат: «Головыы!».
При этом все кто, находится на сцене, обычно озираются, понимая, что в любой момент по голове и плечам может прилететь или заехать что-то тяжёлое.
Если идёт обратный процесс – подъём декораций на высоту – то раздаётся крик: «Зубыы!». Это значит: не щёлкай хлебалом, а то останешься без зубов.
Поработав некоторое время на площадке, привыкаешь к подобным тонкостям и понимаешь, в какой момент нужно сократиться, а когда лучше подорваться и бежать.
Бывая на гастролях в восточной Европе, имел возможность наблюдать схожую картину. В Чехии и Словакии, например, всегда используются два слова: "ПОзор!" и "Курва!". Это универсальный набор на все случаи жизни.
Всегда найдётся чудак, по разным причинам игнорирующий эти сигналы. В основном, это банальный идиотизм и рассеянность. По-хорошему, на таких кадров стоило бы надевать каски.
В момент соприкосновения железной трубы со “жбаном” горемыки раздаётся мелодичный “малиновый” звон. Что характерно, чаще всего, звенит его пустая бестолковая голова.
Со временем, после двенадцати ударов волшебной трубой по башке и регулярных ударов алкоголем по печени, такой ушибленный персонаж превращается в тыкву, которая, даже падая с рабочей галереи, будет ответственно кричать: «Гоолоовыы!!!».
Из пиратов в партизаны.
Если верить официальной истории, само понятие «профессиональные монтировщики» появилось относительно недавно.
Достоверно известно, что в девятнадцатом веке европейские театры привлекали для монтажа декораций и проведения спектаклей, в основном, моряков торгового флота, по разным причинам не ушедших в рейс или ожидающих загрузки своего судна и вынужденных обретаться в портовых кабаках и шалманах. Зачастую к ним присоединялись подонки и маргиналы всех мастей, скрывающиеся от правосудия и полиции в портовых “малинах”. Вся эта публика, находящаяся на мели, была ударной силой художественно-постановочных частей Европы того периода.