Убедившись, что Джальма заснул, малаец так же осторожно спустился
с дерева, хотя рука у него сильно опухла, и скрылся в тростнике.
В эту минуту издалека послышалась грустная и медленная
мелодия. Душитель выпрямился, прислушался, и на лице его появилось
выражение гнева и изумления.
Мелодия слышалась все яснее, так как поющий приближался к
беседке.
Действительно, через несколько секунд на поляне показался
индус. Он пересекал её в том месте, где спрятался душитель,
снявший с пояса тонкую и длинную веревку, на конце которой была
привязана металлическая плашка в форме яйца; укрепив другой конец
bepebjh на правой руке, душитель снова начал прислушиваться и
ползком исчез в густой траве по направлению к молодому индусу,
который, не прерывая грустной протяжной песни, медленно
приближался.
Ему не было и двадцати лет, этому юноше, рабу Джальмы.
Пестрый пояс стягивал просторную одежду синего цвета, красная
чалма выразительно оттеняла смуглую кожу, а в ушах и на руках
красовались широкие серебряные кольца.
Он нес письмо своему господину, который во время дневного
зноя отдыхал в ажупе, расположенной недалеко от дома, где он жил.
Дойдя до того места, где дорога расходилась, раб пошел прямо
по дорожке, которая вела к беседке, находившейся не далее чем в
сорока шагах.
В это время одна из громадных, до восьми дюймов длины,
яванских бабочек, с двумя вертикальными золотистыми полосками по
ярко-лазоревому фону, перепархивая с листка на листок, села на
куст душистой гардении, вблизи от юноши.
Тот прекратил пение, осторожно переставил ногу, вытянул руку
и схватил бабочку.
Но в эту минуту перед ним возникла зловещая фигура душителя.
Раздался свист, как во время метания пращи, и веревка три раза
мгновенно обвилась вокруг шеи несчастного, причем свинцовый шар
нанес ему тяжелый удар в затылок.
Нападение было так быстро и неожиданно, что слуга Джальмы не
успел ни охнуть, ни крикнуть.
Он покачнулся, душитель потянул веревку… Бронзовое лицо раба
приобрело темно-красный оттенок… он упал на колени, широко
взмахнув руками…
Душитель повалил его на землю и ещё сильнее затянул веревку,
так что кровь брызнула из-под кожи… После нескольких конвульсивных
движений все было кончено…
Во время этой краткой, но мучительной агонии убийца, стоя на
коленях перед жертвой, следил воспаленным. жадным взором за
предсмертными судорогами, как бы испытывая звериное наслаждение…
Ноздри его расширились, вены на висках и на шее вздулись, и та же
зловещая гримаса, тронувшая его губы при виде спящего Джальмы,
снова обнажила острые черные зубы, причем заметно было, как сильно
дрожала нижняя челюсть, так громко и сильно стучали его зубы.
Потом он скрестил на груди руки, склонил голову и прошептал
несколько таинственных слов, похожих на молитву или заклинание…
Покончив с этим, он снова погрузился в созерцание трупа. У гиены,
дикой тибетской кошки, присаживающейся перед своей жертвой, прежде
чем начать её пожирать, не могло быть более свирепого, более
кровожадного выражения, чем у этого человека…
Однако он вспомнил, что его дело ещё не совсем окончено. С
сожалением оторвавшись от страшного зрелища, душитель снял веревку
с шеи трупа, обмотал её вокруг талии, и, оттащив труп в сторону, в
кусты, оставил его там, не сняв ни одно из украшений.