Казалось, жизнь и движение сосредоточились в одном этом
звоне, раздающемся вдали.
Но вот в неосвещенных, темных деревнях начинают мелькать
огоньки…
Но они не похожи на радостный отсвет крестьянского очага… Они
какого-то красноватого оттенка, точно свет разведенного пастухом
костра, видимый сквозь туман.
Кроме того, они движутся, эти огни, медленно движутся в одну
сторону, — в сторону деревенских кладбищ.
Погребальный звон усиливается. Воздух дрожит от быстрого
колебания колоколов… С небольшими перерывами начинают доноситься
звуки похоронного пения, слабо доходящего до вершины холма.
Откуда столько умерших?.. Что это за долина отчаяния и
смерти, где вместо песен, раздающихся после тяжелого трудового
дня, звучат угрюмые похоронные напевы?.. Почему вечерний покой
заменяется вечным покоем смерти? Что это за долина отчаяния, где в
каждой деревне разом оплакивают столько мертвецов и разом хоронят
их в полночный час?
Увы! Смертность так велика, что для погребения умерших не
хватает живых. Днем остающиеся пока на ногах Должны работать,
чтобы почва не осталась невозделанной, и только ночью, измученные
тяжелым трудом, должны они вырывать другие борозды, где тела
умерших братьев тесно ложатся, как семена в земле.
Эта долина, видевшая столько горя и отчаяния, не была
единственной.
В течение нескольких окаянных лет много деревень, местечек,
городов и даже целых стран видели, как гаснут и сиротеют домашние
очаги! Они видели, как и в этой долине, что радость сменялась
горем, что похоронный звон заменял шум пиршеств… И они также
хоронили своих мертвецов среди ночного мрака при зловещем свете
факелов…
В эти проклятые годы страшная гостья посетила многие страны,
от одного полюса до другого, медленно шагая из глубины Индии до
льдов Сибири, от льдов Сибири до французского побережья океана.
Эта путница, таинственная, как сама смерть, медленная, как
вечность, неумолимая, как судьба, карающая, как бич Божий… Это
была _холера_!!!
Как громкая жалоба, доносились до вершин холма звон колоколов
и звук похоронных гимнов.
Все ещё виднелся сквозь ночной туман свет погребальных
факелов.
Сумерки ещё продолжались. Странный час, который самым
отчетливым формам придает неопределенный, неуловимый,
фантастический вид.
Вдруг по каменистой, звонкой почве горы раздались медленные,
ровные, твердые шаги… Между большими черными стволами деревьев
мелькнула человеческая фигура…
Это был высокий человек с опущенной на грудь головой. Его
лицо было печально, кротко и благородно; сросшиеся брови тянулись
от одного виска к другому, проведя на лбу зловещую черту…
Казалось, он не слышал отдаленного звона погребального
колокола… А между тем два дня тому назад счастье, спокойствие,
здоровье и радость господствовали в этих деревнях, через которые
он медленно проходил, оставляя их после себя печальными и
опустошенными.
А он продолжал свой путь и думал печальную думу.
«Приближается 13 февраля… приближаются дни, когда потомки
моей бедной возлюбленной сестры, последние отпрыски нашего рода,
должны собраться в Париже… Увы! в третий раз уже, полтораста лет
тому назад, гонения разбросали по белому свету эту семью, за
которой я с любовью следил год за годом в течение восемнадцати
столетий, — среди её изгнаний, переселений, перемен религии,
состояния и имен! О! сколько величия, сколько унижении, сколько
lp`j` и сколько света, сколько горя и сколько славы пало на долю
этой семьи, происходящей от моей сестры, сестры бедного
ремесленника! (*4) Сколькими преступлениями она себя запятнала,
сколькими добродетелями прославила!
История этой семьи — история всего человечества.