— Такие люди на все способны. Он утверждает,
например, что везет их из Сибири, а может быть, это просто наглая
ложь? Однако меня два раза обойти не удастся! — воскликнул
бургомистр в страшном гневе; как все слабые и бесхарактерные люди,
он делался безжалостным, чуть только начинал подозревать, что
хотели воспользоваться его слабостью.
— Не торопитесь осуждать… Не придавайте моим словам слишком
большое значение… — продолжал Морок с лицемерным смирением. — Мое
положение в отношении этого человека (он указал на Дагобера), к
сожалению, слишком ложное; можно подумать, что я делаю это из
злобы к нему, быть может, это даже и так… но клянусь тогда, что
это невольно; я твердо уверен, что мной руководит чувство
справедливости, отвращение ко всякой лжи и почтение к нашей святой
религии. В конце концов поживем, увидим. Надеюсь, что Бог меня
простит, если я ошибся… Во всяком случае, суд решит, прав ли я, а
если они не виноваты, то через месяц-другой их выпустят.
— Вот почему я не буду колебаться… просто мера
предосторожности, не умрут же они от этого. А чем больше я думаю,
тем более мне это представляется вероятным. Да, несомненно, это
французский шпион или подстрекатель, и если ещё вспомнить про
выступления студентов во Франкфурте, то…
— Да, для того чтобы подстрекать молодежь, нельзя придумать
лучшей приманки… — и быстрым взглядом Морок указал на девушек, а
затем, после многозначительного молчания, со вздохом прибавил: —
Для дьявола все средства хороши…
— Конечно! Это отвратительно, но неплохо придумано!
— Да, кроме того, господин бургомистр, взгляните-ка вы
повнимательней: у этого человека очень опасная физиономия,
посмотрите… — продолжал потихоньку Морок, указывая на Дагобера.
Несмотря на всю свою сдержанность, все то, что пришлось ему
вытерпеть с приезда в эту проклятую гостиницу, а особенно с тех
пор, как началась беседа Морока с бургомистром, становилось
солдату уже не под силу. Кроме того, он видел ясно, что его усилия
завоевать сочувствие судьи были окончательно разрушены роковым
вмешательством укротителя; потеряв терпение, он подошел к Мороку,
скрестив на груди руки, и сказал ему, стараясь сдерживаться:
— Это вы обо мне говорили с господином бургомистром?
— Да! — отвечал Морок, глядя пристально на него.
— Почему вы не говорили вслух?
По судорожному подергиванию густых усов Дагобера, пристально
в свою очередь уставившегося на Морока, можно было видеть, какая
страшная борьба происходила в его душе. Видя, что противник хранит
насмешливое молчание, Дагобер повторил громче:
— Я вас спрашиваю, почему вы говорили обо мне господину
бургомистру потихоньку, на ухо?
— Потому что есть вещи настолько постыдные, что пришлось бы
краснеть, если говорить о них вслух! — дерзко отвечал укротитель.
До сих пор Дагобер стоял, скрестя руки; теперь он быстро их
разнял и взмахнул кулаками. Этот жест был настолько выразителен,
что сестры вскрикнули от страха и бросились к Дагоберу.
— Послушайте, господин бургомистр, — сказал солдат, стискивая
gsa{ от гнева. — Прикажите этому человеку уйти… или я за себя не
отвечаю.
— Что это? — высокомерно спросил бургомистр.