Ветеран лихорадочно перебирал вещи,
обыскивая каждый уголок чемодана… ничего… ничего.
На сей раз окончательно уничтоженный, он вынужден был
опереться о стол. Этот крепкий, энергичный человек почувствовал,
что слабеет. Лицо его горело и в то же время покрылось холодным
потом. Колени солдата тряслись. Говорят, что утопающий хватается
за соломинку: то же происходит с отчаявшимся человеком, не
желающим дойти до последней степени отчаяния; Дагобер поддался ещё
одной абсурдной надежде, безумной и невозможной… Он быстро
обернулся к девушкам и спросил их, забыв скрыть волнение,
выражавшееся на лице и в голосе:
— Я не отдал вам их… на хранение?.. скажите!
Роза и Бланш, испуганные бледностью и выражением отчаяния на
его лице, вместо ответа только вскрикнули.
— Боже!.. Боже!.. что с тобой? — прошептала Роза.
— У вас они или нет?.. Да или нет? — загремел, окончательно
потеряв голову, солдат. — Если нет, так мне остается только
запустить себе в грудь первый попавшийся нож!
— Ты был всегда такой добрый… Прости нас, если мы в чем
bhmnb`r{!..
— Ты ведь любишь нас… ты не захочешь причинить нам зло!
И сироты залились слезами, протягивая к Дагоберу умоляющие
руки. А тот, ничего не видя перед собой, устремил на них безумный
взор. Затем, когда это состояние, сходное с головокружением,
рассеялось, он сложил руки, рухнул всем телом на колени около их
кровати и прижался к ней лбом. Сквозь раздирающие душу рыдания,
потрясавшие этого железного человека, можно было разобрать только
отрывистые слова:
— Простите меня… простите… я знаю… Какое несчастье… о! какое
несчастье… простите… простите…
При этом взрыве горести, причин которой они не понимали, но
которая раздирала им сердце, Роза и Бланш обвили своими руками
седую голову Дагобера и повторяли, заливаясь слезами:
— Взгляни на нас!.. Что с тобой?.. Кто тебя огорчил?.. Это
ведь не мы?.. Скажи нам!..
В это время на лестнице послышался шум шагов.
Вслед за этим раздался свирепый лай Угрюма, остававшегося за
дверью. Чем ближе слышались шаги, тем отчаяннее лаяла собака,
сопровождая, очевидно, лай и другими проявлениями неприязни,
потому что тотчас же послышался гневный голос трактирщика:
— Эй, вы там… уберите свою собаку или велите ей замолчать…
Здесь господин бургомистр… он желает подняться к вам…
— Дагобер, слышишь?.. бургомистр! — сказала Роза.
— Слышишь, идут… поднимаются!.. — прибавила Бланш.
Слово «бургомистр» напомнило Дагоберу все, что произошло, и
ему представилась полная картина его бедствий. Лошадь убита,
пропали деньги, документы… все, а между тем даже день промедления
уничтожал последнюю надежду сестер и делал бесполезным долгое и
тяжелое путешествие.
Люди сильные и мужественные — а Дагобер принадлежал к их
числу — предпочитают настоящую опасность, положение, хотя и
тяжелое, но где все ясно, неопределенным и мучительным
предчувствиям, томительной неизвестности.
Солдат был здравомыслящим человеком и хорошо понимал, что все
зависит теперь только от правосудия бургомистра и что все усилия
следует направить на то, чтобы склонить его на свою сторону.