Когда перед глазами честного, благородного человека
открывается бездна коварства и зла, он теряется, им овладевает
такое головокружение, что он не в силах ничего различить. Наконец,
бывают минуты, когда в самом подлом человеке проявляется искра
Божия, таившаяся до той поры где-то глубоко. Адриенна была так
хороша, а её положение было так ужасно, что даже доктор в глубине
своей души не мог не пожалеть несчастной. Он уже столь долго
выказывал ей дружбу и симпатию, хоть и неискреннюю, столь долго
девушка выражала ему самое трогательное доверие, что это невольно
стало для него доброй и милой привычкой. Теперь симпатия и
привычка должны были уступить место беспощадной необходимости…
недаром маркиз д'Эгриньи, обожавший свою мать, не мог отозваться
на её предсмертный призыв. Как же было Балейнье не пожертвовать
Адриенной? Члены ордена, к которому он принадлежал, находились,
правда, у него в руках… но он, возможно, ещё больше был в их
руках. Ничто не создает таких ужасных неразрывных уз, как
сообщничество в преступлении.
В ту минуту, когда Балейнье так горячо убеждал Адриенну,
дощечка, прикрывавшая форточку в двери, тихонько отодвинулась, и в
комнату заглянули чьи-то пытливые глаза. Балейнье этого не
заметил. Адриенна не сводила глаз с доктора; она сидела словно
зачарованная, удрученно молча, охваченная неопределенным страхом.
Она не в состоянии была проникнуть в мрачную глубину души этого
человека и невольно была тронута полупритворной, полуискренней
речью и трогательным, грустным тоном доктора… Она даже начала
сомневаться. Ей пришло в голову, что, быть может, господин
Балейнье впал в страшную ошибку… и, возможно, искренно верил в
свою правоту… Волнения прошедшей ночи, опасность её положения,
нервное расстройство — все это поддерживало смущение и
нерешительность девушки; она все с большим и большим удивлением
смотрела на доктора. Затем, сделав сильнейшее усилие над собой,
Адриенна решила не поддаваться слабости, которая могла привести к
самым печальным результатам.
— Нет… нет!.. — воскликнула она. — Я не хочу… не могу
поверить, чтобы человек ваших знаний, с вашим опытом мог так
ошибаться…
— Ошибаться? — серьезным и печальным тоном прервал её
Балейнье. — Вы думаете, я сделал ошибку?.. Позвольте мне от имени
этого опыта, этих знаний, которые вы за мною признаете… позвольте
мне сказать вам несколько слов… и тогда судите сами… я положусь на
b`q…
— На меня?.. — заметила удивленная девушка. — Так вы хотите
убедить меня… — Затем она нервно рассмеялась и продолжала: — Да,
действительно, вашей победе недостает только одного: убедить меня
в том, что я помешана… что мое настоящее место именно здесь… что я
даже вам…
— …должна быть благодарна… Это так, повторяю вам, и я докажу
вам это. Слова мои будут жестоки, но есть раны, лечить которые
надо огнем и железом. Умоляю вас, дорогое дитя… поразмыслите…
оглянитесь на ваше прошлое. Прислушайтесь к своим мыслям… и вы
сами испугаетесь. Припомните о тех минутах экзальтации, когда вам
казалось, что вы не принадлежите больше земле… А потом сравните
сами, — пока ваша голова ещё достаточно свежа, чтоб сравнивать… —
свою жизнь с жизнью других девушек, ваших ровесниц. Есть ли из них
хоть одна, которая жила бы так, как вы живете, думала, как думаете
вы? Если не вообразить, что вы стоите неизмеримо выше всех женщин
в мире, и во имя этого превосходства признать ваши права на
единственный в своем роде образ жизни… то…
— Вы хорошо знаете, что у меня никогда в голове не было столь
нелепых претензий! — с возрастающим ужасом прервала Адриенна.