Мы напомнили бы, — к нашему чрезвычайному сожалению, уверяю вас, —
о более чем странном образе жизни, какой вы вели: о вашей мании
наряжать служанок в театральные костюмы; о ваших непомерных
денежных тратах; об истории с индийским принцем, которому вы
намеревались оказать царский прием; о вашем безумном решении жить
в восемнадцать лет, как живут молодые холостяки, о том, как найден
был в вашей спальне спрятанный мужчина… Наконец, был бы
представлен протокол, добросовестно составленный тем, кому это
дело было поручено, где записано все, что вы вчера высказали.
— То есть как это… вчера? — спросила Адриенна с гневным
изумлением…
— Очень просто. Предвидя, что вы, может быть, не оцените
наших забот о вашей особе, мы сделали все по закону. В соседней
комнате сидел некий господин, который стенографировал дословно все
ваши ответы… И знаете: если вы когда-нибудь в спокойном состоянии
прочтете результаты этого допроса, — вы не будете больше
удивляться решению, какое мы сочли необходимым принять…
— Продолжайте! — с презрением сказала Адриенна.
— Так вот, видите, дорогая мадемуазель Адриенна, раз все эти
факты доказаны, известны, то мера, принятая вашими родными людьми,
которые вас любят, вполне понятна и законна. Они были обязаны
позаботиться об излечении этого умственного расстройства,
проявлявшегося, правда, пока только в известного рода маниях, но в
дальнейшем грозившего вам серьезной болезнью, если дать ему
развиться… А между тем, по моему мнению, вас можно вполне
излечить, если приняться за дело как следует… Лечить вас надо как
lnp`k|mn, так и физически… Первое условие для этого — удаление вас
из той сферы, где все поддерживало опасную возбужденность вашего
ума. А здесь, при известном, здоровом и правильном образе жизни,
при спокойствии и уединении, при моих усердных и, смею сказать,
отеческих заботах, вы мало-помалу выздоровеете окончательно.
— Значит, — с горьким смехом произнесла Адриенна, — любовь к
благородной независимости, великодушие, поклонение прекрасному,
отвращение ко всему низкому и гнусному — все это болезни, от
которых меня следует лечить?! Но я считаю себя неизлечимой, так
как тетка уже очень давно пыталась меня заставить выздороветь и
безуспешно.
— Может быть… Но попытаться все-таки необходимо. Итак, вы
видите, что масса основательных причин заставила нас после
совещания на семейном совете принять такое решение: это меня
совершенно избавляет от всякой ответственности, какой вы мне
грозите… Я хочу только доказать вам, что человек моих лет, моего
положения никогда не решился бы действовать при подобных
обстоятельствах наобум. Поймите же, наконец, что отсюда вы не
выйдете до полного выздоровления, и мне бояться нечего: все
сделано по закону… Ну, а теперь мы можем поговорить и о состоянии
вашего здоровья; поверьте, что я с полным участием отношусь к вам…
— Если я и помешана, то все-таки нахожу, что вы говорите
совершенно разумно!
— Вы помешаны!.. Избави Бог, дитя мое… этого нет еще… и
надеюсь, что я не допущу вас до этого, но необходимо заняться вами
заблаговременно… И скажу откровенно, это давно пора… было сделать.
Вы смотрите на меня с таким удивлением… вы мне не верите… Но
подумайте сами, зачем бы мне было это говорить? Неужели я
потворствую ненависти вашей тетки? Какая же у меня цель? Что она
может мне сделать? Поверьте, я о ней и сегодня думаю то же, что
думал вчера.