Адриенна слушала Балейнье, не прерывая ни одним словом.
Потом, пристально на него глядя, она спросила:
— Месье… сколько вам платят за то, чтобы… выдавать меня за
помешанную?
— Мадемуазель! — воскликнул Балейнье, невольно задетый.
— Я ведь богата… вы это знаете… — продолжала Адриенна с
подавляющим презрением. — Я удвою сумму, какую вам платят… Ну, так
как же, месье? В качестве… друга, как вы Говорите… позвольте мне
хоть надбавить цену…
— Мне сообщили уже ваши сиделки, что сегодня ночью вы
пытались подкупить их, — сказал Балейнье, возвращая себе обычное
хладнокровие.
— Извините. Им я предложила то, что можно предложить
несчастным созданиям, необразованным, бедным, которые должны
исполнять свои тяжелые обязанности из нужды… Но что касается
такого светского человека, как вы! Человека таких знаний! Человека
столь обширного ума! Это совсем другое дело. Тут и цена иная.
Всякая измена должна оплачиваться сообразно стоимости… Ваша
гораздо дороже… Поэтому не основывайте отказа на скромности моего
предложения сиделкам… Говорите же цену, не стесняйтесь!
— Сиделки говорили мне также об угрозах, — продолжал с
прежним хладнокровием доктор. — Не вздумаете ли вы и меня
припугнуть? Знаете, дорогое дитя, покончим-ка мы разом со всеми
попытками подкупа и угроз… И обсудим настоящее положение вещей.
— Так мои угрозы ничего не стоят? — воскликнула мадемуазель
де Кардовилль, не в силах более сдержать негодования. — Что же, вы
думаете, что когда я выйду отсюда — ведь нельзя же меня держать
здесь вечно, — я буду молчать о вашей низкой измене? А! Вы
думаете, я не открою всем глаза на вашу бесчестную сделку с
госпожой де Сен-Дизье?.. Вы думаете, я буду молчать о том ужасном
обращении, какому я здесь подвергалась?.. Но пусть я помешана, а я
все-таки знаю, что существуют законы: их именем я буду требовать
должного возмездия… Вас покроют стыдом, позором, накажут за ваши
деяния… и вас, и ваших сообщников. Считаю долгом признаться, что с
этой минуты я употреблю все силы своего ума на борьбу с вами… на
смертельную войну… на ненависть и мщение!..
— Позвольте мне прервать вас, дорогая мадемуазель Адриенна, —
сказал доктор, все такой же ласковый и спокойный. — Для вашего
выздоровления не может быть ничего вреднее подобных безумных
надежд. Они будут поддерживать вашу возбужденность; значит, вам
необходимо уяснить ваше положение, чтобы вы хорошенько поняли,
что, во-первых, выйти вам отсюда невозможно, что, во-вторых,
никакого сообщения с внешним миром вы иметь не будете, что, в-
третьих, сюда допускаются только люди, в которых я совершенно
уверен, что, в-четвертых, я вполне защищен от ваших угроз и мести.
Закон на моей стороне, и все права за мною.
— Права?.. Право запереть меня здесь?
— Если бы на это не было веских причин, поверьте, этого не
сделали бы.
— Так есть причины?
— К несчастью, очень многие.
— Мне, может быть, их откроют?
— Увы! Они действительно существуют, и мы будем вынуждены их
обнародовать, если вы прибегнете к защите законов, как вы грозите.
Мы напомнили бы, — к нашему чрезвычайному сожалению, уверяю вас, —
о более чем странном образе жизни, какой вы вели: о вашей мании
наряжать служанок в театральные костюмы; о ваших непомерных
денежных тратах; об истории с индийским принцем, которому вы
намеревались оказать царский прием; о вашем безумном решении жить
в восемнадцать лет, как живут молодые холостяки, о том, как найден
был в вашей спальне спрятанный мужчина… Наконец, был бы
представлен протокол, добросовестно составленный тем, кому это
дело было поручено, где записано все, что вы вчера высказали.