Губы её так сильно дрожали от
негодования и волнения, что она не могла вымолвить ни слова… И
гнев, и негодование, и презрение, а главное, глубокая обида за
поруганное доверие, какое она питала к этому человеку, явно
замыкали ей уста.
— Так, так. Я этого и ждал, — говорил доктор, грустно
покачивая головой. — Вы на меня очень сердитесь? Не так ли? Боже
мой, я именно этого и ждал, мое дорогое дитя…
При этих лицемерных и наглых словах Адриенна вскочила. Гордо
подняла она свою голову; краска негодования залила её лицо, черные
глаза блеснули, а губы искривились презрительно-горькой усмешкой.
Безмолвная и гневная, она быстро и решительно прошла мимо г-на
Балейнье, направляясь к двери. Эта дверь с маленькой форточкой
была заперта снаружи. Адриенна повелительным жестом указала на неё
доктору и промолвила:
— Отворите эту дверь!
— Дорогая мадемуазель Адриенна, — сказал доктор, —
успокойтесь… Поговорим как добрые друзья… Вы ведь знаете, что я
ваш верный друг…
И он медленно затянулся понюшкой табаку.
— Итак, месье, — дрожащим от гнева голосом спросила Адриенна,
— я и сегодня не выйду отсюда?
— Нет, увы!.. В таком состоянии это невозможно… вы страшно
возбуждены… Если бы вы увидали свое лицо! До чего оно красно, до
чего горят ваши глаза!.. Я уверен, что у вас пульс больше
восьмидесяти ударов в минуту… Умоляю вас, дитя мое, не ухудшайте
вашего состояния подобным возбуждением!.. Оно гибельно…
Пристально поглядев на доктора, Адриенна вернулась и снова
села на кровать.
— Ну, вот и отлично, — продолжал доктор, — будьте
благоразумны… и, повторяю вам, поговорим, как следует двум добрым
старым друзьям.
— Вы совершенно правы, месье, — сказала Адриенна сдержанным и
почти совершенно спокойным голосом, — поговорим, как подобает
добрым друзьям… Вы хотите меня выдать за сумасшедшую?.. Не так ли?
— Я хочу только одного, мое дорогое дитя, чтобы вы когда-
нибудь почувствовали ко мне столько же благодарности, сколько
чувствуете сейчас отвращения… Я знал, что неприязнь придет… Но что
же делать? Как ни тяжело иногда исполнить свой долг, но исполнять
его необходимо.
Последние слова Балейнье произнес со вздохом и так убежденно,
что Адриенна не могла не испытать удивления… Затем, с горькой
усмешкой, она заметила:
— Ах!.. вот оно что… Так это все для моей пользы?
— А разве, дорогая мадемуазель, я поступал когда-нибудь
против ваших интересов?
— Я, право, не могу решить, что отвратительнее — ваше
бесстыдство или ваша гадкая измена?
— Измена? — повторил доктор, печально пожимая плечами. —
Измена! Да посудите же вы сами, бедное дитя, мог ли я решиться
прийти к вам сегодня, зная, какой меня ждет прием, если бы не
чувствовал, что мое поведение по отношению к вам вполне честно,
бескорыстно и полезно для вас? В самом деле, я — директор этой
больницы… она принадлежит мне… Но у меня есть подчиненные врачи,
которых я бы мог послать и которые вполне меня бы заменили… А я
этого не сделал… Почему? Потому что знаю вашу натуру, ваш
характер, ваше прошлое, и… не говоря уж о моей к вам
привязанности… В силу всего этого я могу вас лечить лучше всякого
другого.