.
— А эта песня, о которой упоминается в письме, — столь опасна
и враждебна?
— Да нет, мадемуазель, напротив! Видите, мне посчастливилось
попасть к доброму хозяину. Господин Гарди старается настолько же
улучшить положение своих рабочих, насколько оно плохо у других.
Вот я и вдохновился этим и сочинил искреннее, горячее и
справедливое воззвание в защиту той несчастной массы, у которых
кроме этого нет больше ничего. Но теперь, в наше смутное время
заговоров и восстаний, арестовать человека… обвинить… так, зазря…
очень легко… Подумайте, что будет, если на меня обрушится такое
горе! Что будет с матерью, с отцом… с этими бедными сиротами,
остающимися на нашем попечении до возвращения маршала Симона?
Чтобы предупредить это несчастье, я и пришел вас просить, не
внесете ли вы за меня залог, если вздумают меня арестовать?..
Тогда, оставаясь в своей мастерской, избежав тюрьмы, я их всех
прокормлю. Клянусь вам в этом!..
— Ну, слава Богу, — весело промолвила Адриенна, — все
уладится; теперь вы будете, господин поэт, черпать вдохновение в
счастье, а не в горе… Слишком печальная это муза!.. Во-первых,
залог будет внесен…
— Ах, мадемуазель… вы нас спасаете!
— К счастью, наш домашний врач очень дружен с одним весьма
bkhrek|m{l министром (понимайте это, как знаете, — прибавила
Адриенна улыбаясь, — вы не ошибетесь). Доктор имеет на него
громадное влияние, потому что дал министру совет попользоваться,
учитывая его здоровье, радостями частной жизни как раз накануне
того дня, когда у него отняли министерский портфель. Значит,
будьте спокойны: если залога не примут, мы будем действовать иным
путем.
— Я буду обязан вам и спокойствием и, быть может, жизнью
матери, — проговорил глубоко взволнованный Агриколь. — Поверьте,
что я сумею быть благодарным!
— Ну, какой пустяк! Перейдем к другому: те, у кого всего
много, обязаны помогать тем, у кого нет ничего… Дочери маршала
Симона мне родственницы! Они должны жить у меня… Вы предупредите
об этом вашу добрую матушку, и сегодня же вечером я приеду
поблагодарить её за гостеприимство, оказанное моим родным, и увезу
их к себе.
В это время, поспешно отдернув портьеру, в комнату вбежала с
испуганным лицом Жоржетта.
— Ах, госпожа, — воскликнула она, — у нас на улице происходит
что-то необычное!..
— Что такое? Объяснись!
— Я провожала до калитки портниху и вдруг заметила на улице
несколько весьма подозрительных личностей, наблюдавших за окнами и
стенами домика, примыкающего к нашему павильону. Они, кажется,
кого-то подстерегают.
— Я не ошибся, значит, мадемуазель, — печально заметил
Агриколь, — это ищут меня…
— Что вы говорите!
— Мне даже показалось, что за мной следит с самой улицы Сен-
Мерри… Сомнений быть не может… Видели, как я к вам вошел, и хотят
меня арестовать… А теперь, мадемуазель, раз вы приняли такое
участие в судьбе моей матери… раз мне нечего заботиться о дочерях
маршала Симона, я, чтобы избавить вас от малейшего беспокойства,
сейчас пойду и отдамся им в руки сам…
— Поостерегитесь, — с живостью возразила Адриенна, — свобода
— слишком драгоценное благо, чтобы ею жертвовать добровольно…
Кроме того, Жоржетта могла и ошибиться… Во всяком случае, вы не
должны сдаваться, надо избежать ареста… Поверьте, это значительно
упростит наши действия… Я почему-то думаю, что правосудие
проявляет особую привязанность к тем, кто попал ему в руки…
— Госпожа, — сказала, входя в комнату с тревожным видом,
Геба, — сейчас в калитку постучался какой-то господин.