— Я помню,
мой отец всегда их хвалил за честность и преданность…
Она вернулась к письму:
«Мы имели возможность остаться на старом месте, но ценой
такой низости, на какую ни я, ни моя жена никогда не решимся, как
бы нам ни было тяжело… Мы не хотим хлеба, купленного подобною
ценой…»
— Они все те же, — сказала Адриенна. — Верны себе во всем.
Уменье сохранить достоинство в бедности — это как аромат полевого
цветка…
«Чтобы пояснить вам, какого сорта бесчестное дело нам
предлагали, я должен начать с того, что два дня тому назад приехал
сюда из Парижа господин Роден…»
— А! Роден, — снова прервала чтение Адриенна, — секретарь
аббата д'Эгриньи! Тогда я не удивляюсь, что тут замешана низость
или какая-нибудь тайная интрига. Ну, что дальше?
«Господин Роден объявил нам, что замок продан, но что мы
сохранили бы нашу службу, если бы помогли навязать новой владелице
в духовники одного хитрого священника, причем для этого необходимо
было оклеветать другого, честнейшего, любимого и почитаемого всеми
священника. Кроме этого, я был бы обязан два раза в неделю
потихоньку доносить господину Родену обо всем, что происходит в
замке. Я должен признаться, что недостойные предложения были
довольно искусно прикрыты благовидными и весьма специфическими
предлогами, но, несмотря на всю ловкость господина Родена,
сущность дела была очень понятна и именно такова, как я имею честь
вам доложить…»
«Подкуп, клевета и… измена! — с отвращением подумала
Адриенна. — Я просто не могу себе представить этих людей без того,
чтобы во мне не пробудилась мысль о чем-то низком, мрачном, о яде
и отвратительных пресмыкающихся. Это ужасно… Постараюсь думать
только о добродушных физиономиях авторов письма, о Дюпоне и его
жене…»
Адриенна продолжила чтение:
«Конечно, вы понимаете, госпожа, что мы не могли согласиться
на подобные условия и поэтому должны покинуть замок Кардовилль,
где прожили двадцать лет, — но мы покинем его честными людьми.
Итак, милостивая госпожа, если с помощью ваших высоких связей и
при вашей доброте вы смогли бы найти нам место и дать
рекомендацию, — тогда, может быть, вашей милостью мы были бы
выведены из затруднительного положения…»
— Конечно, их просьба не останется без ответа… Вырвать
честных людей из когтей Родена — долг и удовольствие! Это
одновременно дело справедливое и небезопасное, а я так люблю
бороться со всеми, кто могуществен и притесняет других!
Она продолжала:
«Рассказав о себе, госпожа, я позволю себе попросить вас и за
других. Нельзя думать только о себе, — это нехорошо. Около нашего
берега недавно потерпели крушение два судна. Спасли очень
немногих. Мы с женой оказали им необходимую помощь, и
путешественники уехали в Париж. Остался лишь один. Полученные им
раны удерживают его и задержат ещё на несколько дней в замке… Это
один индийский принц, двадцати лет от роду, доброта которого может
сравниться только с красотой его лица, необычайной, несмотря на
медно-красный цвет кожи, свойственный, как говорят, всем его
соплеменникам…»
— Индийский принц! Молодой, двадцатилетний, красивый и
добрый! — весело воскликнула Адриенна.