5. АГРИКОЛЬ И ГОРБУНЬЯ
Через час после описанных нами событий глубокая тишина царила
на улице Бриз-Миш.
Мерцающий огонек, проходивший сквозь рамы стеклянной двери из
комнаты Горбуньи, указывал, что она ещё не спит. Ее несчастная
конура, лишенная воздуха и света даже днем, освещалась только
через дверь, выходившую в полутемный узкий коридор, проделанный
под самой крышей.
Жалкая кровать, стол, старый чемодан и стул так заполняли
холодную каморку, что два человека не могли бы в ней поместиться,
если только один из них не садился на кровать.
Роскошный цветок, подарок Агриколя, бережно поставленный в
стакан с водой на заваленном бельем столе, распространял свое
сладкое благоухание и развертывал пышные лепестки среди убогой
комнатки с сырыми, грязными стенами, слабо освещенной тоненькой
свечкой.
Швея сидела на кровати. Лицо её было встревожено, глаза полны
слез. Одной рукой опираясь на изголовье, девушка внимательно
прислушивалась, повернув голову к дверям: она с мучительным
беспокойством напрягала слух, надеясь с минуты на минуту услышать
шаги Агриколя.
Сердце швеи усиленно билось… Глубокое волнение вызвало даже
румянец на её вечно бледном лице. По временам девушка бросала
испуганный взгляд на письмо, сжатое в руке; это письмо, прибывшее
с вечерней почтой, было положено привратником-красильщиком на её
стол, пока она присутствовала при свидании Дагобера с семьей.
Через некоторое время девушке послышался шум отворявшейся
соседней двери.
— Наконец-то он! — воскликнула Горбунья.
Действительно, Агриколь вошел.
— Я ждал, пока заснет отец, — сказал шепотом кузнец. Он, по-
видимому, скорее испытывал любопытство, чем тревогу. — Ну, что
случилось, милая Горбунья? Как ты взволнована! Ты плачешь… В чем
дело? О какой опасности хотела ты со мной поговорить?
— На… читай! — отвечала дрожащим голосом швея, поспешно
протягивая ему распечатанное письмо.
Агриколь подошел к огню и прочитал следующее:
«Особа, не имеющая возможности себя назвать, но знающая, с
каким братским участием вы относитесь к Агриколю Бодуэну,
предупреждает вас, что завтра, по всей вероятности, этот честный
молодой рабочий будет арестован…»
— Я?! — воскликнул Агриколь, с удивлением смотря на молодую
девушку. — Что это значит?
— Читай дальше, — взволнованно промолвила швея, ломая руки.
Агриколь продолжал, не веря своим глазам:
«Его песня «Освобожденные труженики» признана преступной;
множество экземпляров её было найдено в бумагах тайного общества,
руководители которого арестованы вследствие открытия заговора на
улице Прувер».
— Увы! — заливаясь слезами, начала Горбунья, — я все теперь
понимаю. Этот человек, подсматривавший около нашего дома, по
qknb`l красильщика, был не кто иной, как шпион… он, несомненно,
поджидал твоего возвращения!..
— Да полно, это нелепое обвинение! — воскликнул Агриколь. —
Не мучь себя понапрасну, милая… Я политикой не занимаюсь… Мои
стихи только полны любовью к человечеству. Разве можно мне
поставить в вину, что они найдены в бумагах какого-то тайного
общества?
И он с презрением бросил письмо на стол.