Что касается батюшки, раз нет
новостей, значит, все нормально…
— Ты хорошо помнишь отца, Агриколь? — спросила Горбунья.
— По правде сказать, я лучше всего помню его большую меховую
шапку и усы, которых я до смерти боялся. Меня могли с ним
примирить только красная ленточка креста на белых отворотах
мундира и блестящая рукоятка сабли! Не правда ли, матушка?.. Да
что это? Никак ты плачешь?
— Бедняга Бодуэн!.. Как он страдал, я думаю, от столь долгой
разлуки! В его-то годы, в шестьдесят лет!.. Ах, сынок… мое сердце
готово разорваться, когда подумаю, что он и здесь найдет ту же
нужду и горе.
— Да что ты говоришь?
— Сама я больше ничего не могу заработать…
— А я-то на что? Разве здесь не имеется комнаты и стола для
него и для тебя? Только, мама, раз дело зашло о хозяйстве, —
прибавил кузнец, стараясь придать самое нежное выражение своему
голосу, чтобы не задеть мать, — позволь мне тебе сказать одно
словечко: раз батюшка и Габриель вернутся, тебе не надо будет
ставить столько свечей и заказывать обеден, не так ли?.. Ну, на
эти деньги отец и сможет иметь каждый день бутылочку вина и табака
на трубку… Затем по воскресеньям мы его будем угощать обедом в
трактире.
Речь Агриколя была прервана стуком в дверь.
— Войдите! — крикнул он.
Но, вместо того чтобы войти, посетитель только приотворил
дверь, и в комнату просунулась рука, окрашенная в блестящую
зеленую краску, и принялась делать знаки кузнецу.
— Да ведь это папаша Лорио!.. образец красильщиков, — сказал
@cphjnk|. — Входите же без церемоний.
— Не могу, брат… я весь в краске с ног до головы… Я выкрашу в
зеленый цвет весь пол у госпожи Франсуазы.
— Тем лучше… он будет похож на луг, а я обожаю деревню!
— Без шуток, Агриколь, мне необходимо с вами поговорить.
— Не о том ли господине, что за нами шпионит? Успокойтесь,
что нам до него за дело?
— Нет, мне кажется, он ушел… или за густым туманом я его
больше не вижу… Нет, не за тем я… Выйдите-ка поскорее… дело очень
важное, — прибавил красильщик с таинственным видом, — дело
касается вас одного.
— Меня? — спросил с удивлением Агриколь, вставая с места. —
Что это может быть такое?
— Да иди же узнай, — сказала Франсуаза.
— Ладно, матушка; но черт меня побери, если я что-нибудь
понимаю.
И кузнец ушел, оставив мать и Горбунью одних.
4. ВОЗВРАЩЕНИЕ
Агриколь возвратился минут через пять; лицо его было бледно,
взволнованно, глаза полны слез, руки дрожали; но выглядел он
счастливым и необыкновенно растроганным. Он с минуту оставался у
двери, как будто волнение мешало ему подойти к матери.
Зрение Франсуазы настолько ослабло, что она сразу и не
заметила перемены в лице сына.
— Ну, что там такое, дитя мое? — спросила она.
Раньше чем кузнец мог ответить, Горбунья, более
проницательная, воскликнула громко:
— Агриколь… что случилось? Отчего ты так бледен?
— Матушка, — сказал молодой рабочий взволнованным голосом,
бросившись к матери и не ответив Горбунье, — матушка, случилось
нечто, что вас очень поразит… Обещайте мне, что вы будете
благоразумны…
— Что ты хочешь сказать? Как ты дрожишь! Посмотри-ка на меня!
Горбунья права… ты страшно бледен!
Агриколь встал на колени перед матерью и, сжимая её руки,
говорил:
— Милая матушка… надо… вы не знаете… однако…
Кузнец не мог кончить фразы, голос его прервался от
нахлынувших радостных слез.