Быть может, сударыня, и вы удостоите
нас своей компании, как в прошлый раз? — сказал Агриколь,
расшаркиваясь перед Горбуньей.
Девушка покраснела, опустила глаза и не отвечала ни слова; на
лице её выразилось глубокое огорчение.
— Ведь ты знаешь, сын мой, что по праздникам я всегда хожу в
церковь, — отвечала Франсуаза.
— Ну, хорошо, но ведь по вечерам службы нет?.. Я ведь тебя не
зову в театр, мы пойдем только посмотреть нового фокусника: очень,
говорят, хорошо и занятно.
— Это все-таки своего рода зрелище… Нет, спасибо.
— Матушка, право, вы уж преувеличиваете!
— Но, дитя мое, я, кажется, никому не мешаю делать, кто что
хочет.
— Это правда… прости меня, матушка… Ну что же, пойдемте тогда
просто прогуляться по бульварам, коли погода будет хорошая: ты, я
и бедняжка Горбунья; она около трех месяцев не выходила с нами, а
без нас она тоже не выходит…
— Нет уж, сынок, иди гулять один; ты заслужил, кажется, право
погулять в воскресенье!
— Ну, Горбунья, голубушка, помоги мне уговорить маму.
— Ты знаешь ведь, Агриколь, — сказала девушка, краснея и не
поднимая глаз, что я не могу больше выходить ни с тобой… ни с
твоей матушкой…
— Это почему, госпожа? Позвольте вас спросить, если это не
нескромно, что за причина подобного отказа? — засмеялся Агриколь.
Девушка грустно улыбнулась и отвечала:
— Потому что я вовсе не желаю быть причиной ссоры.
— Ах, извини, милая, извини!.. — воскликнул кузнец с
искренним огорчением и с досадой ударил себя по лбу.
Вот на что намекала Горбунья.
Иногда, очень нечасто, — бедная девушка боялась стеснить их,
— Горбунья ходила гулять с кузнецом и его матерью. Для швеи эти
прогулки являлись ни с чем несравнимыми праздниками. Много ночей
приходилось ей недосыпать, много дней сидеть впроголодь, чтобы
завести приличный чепчик и маленькую шаль: она не хотела конфузить
своим нарядом Агриколя и его мать. Для неё те пять или шесть
прогулок под руку с человеком, которому она втайне поклонялась,
были единственными в жизни счастливыми днями. В последнюю прогулку
какой-то неотесанный грубиян так сильно её толкнул, что молодая
девушка не могла удержаться и слегка вскрикнула. «Тем хуже для
тебя, противная Горбунья!» — отвечал он на её возглас. Агриколь,
как и его отец, был наделен кротким и терпеливым характером, часто
встречающимся у людей сильных, храбрых, с великодушным сердцем. Но
если ему случалось иметь дело с наглым оскорблением, он приходил в
страшную ярость. Взбешенный злостью и грубостью этого человека,
Агриколь оставил мать и Горбунью, подошел к грубияну, казавшемуся
ему вполне ровней как по годам, так и по росту и силе, и закатил
ему две самые звонкие оплеухи, какие только может дать большая и
могучая рука кузнеца. Наглец хотел ответить тем же, но Агриколь,
не давая ему опомниться, ударил его ещё раз, чем вызвал полное
одобрение толпы, среди которой грубиян поспешил скрыться,
сопровождаемый свистками и насмешками. Об этом-то происшествии и
напомнила Горбунья, говоря, что не желает доставлять Агриколю
неприятности.
Огорчение кузнеца, невольно напомнившего об этом грустном
происшествии, совершенно понятно.