* * *
Иван стоял на каменном крыльце у входа в царские подвалы. Через маленькие окошки, торчащие почти из земли, слышались стоны и душераздирающие крики узников. Тюремщик, что вывел его, смотрел на стоящего на крыльце бывшего узника, жадно вдыхающего полной грудью воздух свободы.
– Ну и иди, иди уже, – рявкнул на него тюремщик. – Другой со всех ног отсюда бежал, а этот стоит. Что за народ?
Он плюнул на крыльцо и затворил за собой массивные, окованные железом двери.
Иван поплелся вдоль улицы. Он брел по устеленной досками мостовой вдоль нескончаемых рядов бревенчатых изб. Из окон выглядывали хозяева и тут же опускали занавесь обратно. Вид оборванного и плетущегося человека с синяками и кровоподтеками на лице пугал обывателей. Наконец он добрел до перекрестка, на котором стоял столбик с иконою Св. Богородицы, и повернул в проулок. Его глаза застелил туман, и он повалился на пожухлую траву у одного из заборов.
– Машка, Степан, Борис, тащите его в избу, – услышал чьи-то голоса сквозь туман.
Сильные руки подхватили его и куда-то понесли.
Иван очнулся от прикосновения нежных женских рук. Девушка приложила ему мокрое полотенце на лоб. Иван осмотрел избу. Сразу видно, жили тут небогато. Деревянные лавки вдоль стен, на одной из которых лежал он, и стол.
Он протянул руку:
– Спаси тебя Бог.
Девушка смутилась и отошла.
– Лучше тебе?
Она поправила толстую русую косу и улыбнулась как бы невзначай.
– Скоро батя придет с братьями.
Иван кивнул.
– Раны я смазала мазью и перевязала.
Иван только сейчас обратил внимание, что его грудь перевязана вдоль и поперек.
– Кто тебя так, – спросила девушка, убирая с лавки бадью с водой.
– В гостях у царя-батюшки был, – попытался улыбнуться Иван.
– Хорошо царево гостеприимство… – Девушка покачала головой и подошла к печи.
Налив в железную кружку что-то из котелка, она поднесла ее Ивану.
– Как зовут тебя?
Она сначала покраснела, а затем, отведя взор, тихо промолвила:
– Марья Колыванова. Дочь Мелентия Колыванова, что артелью строительной командует.
– А я Иван. Иван Кольцов. Слышала давеча на площади цареву грамоту?
Девица усмехнулась:
– Их тут, почитай, кажну пятницу читают царские послы. Какую из них?
– Про хана ногайского, – попытался усмехнуться Иван, но его тело скрутил приступ внезапной боли в груди.
Царский слуга хорошо знал свое дело. Выворачивал кости, не ломая их.
– На вот отвар, выпей, полегчает.
Иван жадно припал к кружке. Горячий отвар принес в тело тепло и облегчение, его глаза стали слипаться, и он погрузился в странный сон.
Он видел слишком странный сон. Большие деревянные птицы плывут по реке, из их клювов исходит адское пламя. Он сидит на лихом скакуне у обрыва огромной реки. Река кипит от крови, и на его новый кафтан попадают ее мелкие капли.
Он проснулся от шума во дворе. Дверь в избу распахнулась, и в нее валились четверо мужиков. Они подошли к иконам и перекрестились. Рассевшись по лавкам, мужики стали о чем-то тихо переговариваться между собой. Иван толком не различал их одеяний и лиц, но двое из них были точно стрельцами. Он узнал это по красному кафтану с берендейками.
Самый старый из них встал и подошел к девице:
– Ну, давай, Марья, показывай нам, что за гость у нас.
Марья откинула занавеску.
– Ох, мать честная, – удивленно прохрипел один из стрельцов. – Это ж Ванька Кольцов.
Хозяин дома повернулся к нему:
– Знаешь его?
Один из мужиков, с рыжей, как солнце, бородой, кивнул:
– Знаю, батя. В ливонскую вместе ходили. Он потом на Волгу ушел.
Хозяин удовлетворенно кивнул:
– Хоть имя знаем.
Хозяин дома, почесав затылок, произнес:
– Я – Мелентий Колыванов, а это сыновья мои.
Мужика с рыжей бородой звали Степан. Он был старшим из трех братьев Колывановых. Он встал из-за стола и подошел к Ивану, не в силах поверить, что тот жив и свиделись они в такой вот обстановке.
– Как же тебя помиловал царь? – спросил Степан.
– Да вона видно, как помиловал, живого места нет, – угрюмо произнес Мелентий. – Хорошо хоть, еще башку не отрезали.
– Ну чего ты, батя, – обидчиво прогудел Степан. – Царь сказал, что если сам явится, помилует. Царь слово сдержал. Хоть так жив остался.
Степан повернулся и прошел к столу. Было видно, что другим братьям не особо нравится присутствие чужого в доме, но деваться некуда. Не бросать же его подыхать в подворотне.
– Марья, поди сюда, – Мелентий кликнул дочь к столу. – Что с ним, когда на ноги встанет?
Марья кивнула:
– За месяц управится, тятя. Он крепкий.
– Дай-то Бог… – Степан повернулся к иконам и перекрестился. Вслед за ним перекрестились и остальные.
– Накрывай на стол, – скомандовал он.
Через несколько минут Марья поставила на стол чугунок с пшенной кашей, небольшую деревянную кадку с квашеной капустой и еще несколько непритязательных на вкус блюд.
– Сегодня без водки, – сердито пробурчал Мелен-тий. – Дел невпроворот.
– Сенька, сходи, у соседей купи гуся, – он положил на стол несколько медных монет. – С пшенной каши мы гостя на ноги не поднимем.
После обеда Марья помогла Ивану встать. Как ни странно, ноги слушались. Иван сделал несколько неуверенных шагов по горнице и с благодарностью посмотрел на девицу.
– Спасибо тебе, Марья.
Марья смутилась, но ответила:
– Даст Бог – сочтемся. Идем во двор.
Хозяйство в доме, где приютили казака, было не слишком большое, несколько коз, овец и с десяток куриц, которые вечно путались под ногами, отыскивая какие-то зерна в земле.
Иван вышел на двор еще шатающейся походкой. Марья была рядом. Он вдохнул полной грудью свежий и пьянящий воздух. Но воздух Москвы с ее дымящимися печами изб и боярских палатей был не такой, как на Яике и Волге. Иногда до его носа доносился запах паленой кожи и мяса.
Иван прошел по двору. Соседские мальчишки уже вовсю подсматривали за новым постояльцем в щели забора.
– Брысь бегом отсюда! – Иван погрозил мальчишкам кулаком.
– Сейчас по всей слободке разнесут весть, – добавила Марья.
– Ну а вам-то чего, – усмехнулся Иван, – чай, не беглый. Ну, погостил у царя, скоро домой, к своим, на Волгу.
Он заметил, как после этих его слов Марья как-то приуныла. За две недели, что девушка ухаживала за ним, она словно привязалась к этому чернобровому, статному и крепкому мужику.
Заметив перемену в ее настроении, Кольцо рассмеялся:
– Ну, ты чего, Марья. Влюбилась, поди? Не надо… – Он произнес это настолько серьезно, насколько можно вообще это было сказать.
– Привыкла я к тебе, Иван, – тихо произнесла она. – Тятька с братьями постоянно в делах, я все дни одна в доме. Поговорить и то не с кем.
Кольцо улыбнулся:
– Замуж тебе надо, красавица, пропадает красота девичья. А что я? Я казак, моя сила в сабле.
Иван снова рассмеялся. Он достал из-под пояса кожаный кошель, вытащив несколько монет, он протянул их девушке.
– На-ка вот, возьми за уход, купишь себе на ярмарке подарки.
Марья отрицательно покачала головой:
– Не надо, Иван.
Она развернулась и пошла в дом. Иван сел на крыльцо у дома:
– Вот так дела.
Ему уже не терпелось вернуться к атаману, к казакам, что стояли лагерем на Яике.
– Поспеть бы к сборам, – с печалью произнес он.
Ермак Тимофеевич не знает, что Ванька Кольцо жив. Весть о царском указе до атамана, конечно же, дошла. Именно он уговорил Ивана Кольцова идти в Москву, валяться в ногах у царя, вымаливая прощение. Не бывало такого на земле русской прежде, чтобы вольный казак в ногах валялся, да хоть у самого царя, да хоть у митрополита. Не такой он человек, Иван Кольцо. Наказ атамана он выполнил, но и чести своей не уронил. Едва головы не лишился. А царю головы рубить не привыкать.
Царская опричина беспощадно прошлась по русским городам и селениям. Не щадили царевы слуги никого, ни старого, ни малого. Да хоть трижды ты будь князь, да хоть также Рюрикович, а прознает царь, что замыслил кто измену, или навет кто принесет, враз голова на плаху ляжет. Но, слава Господу, успокоился царь, перебесился, все бесы земные вышли из него. Царем-богомольцем стал. А сколько душ невиновных сгубил, и не счесть. Но кончилось то время.