– Далеко за полночь?
– Да, уж скорее под утро. Через боковую дверь в соседний проулок, а там его коляска дожидается.
– Долго ждет?
– Ежели за полночь приезжает, то часа три, а ежели пораньше, то и подольше…
– На что же это ты намекаешь, супостат ты эдакий!?
– Я, ваше превосходительство, не намекаю, а докладываю. По форме-с.
– Ну и чем, по-твоему, мой братец в моем доме занимается?
– Музицирует, стихи читает запретные…
– Откуда узнал про стихи, что запретные?
– По губам узнается сие.
– Да ты, я смотрю, феномен в своем роде! Что еще?
– Ручки дамам нацеловывает…
– Да как ты посмел в мои окна заглядывать… а, Безымянный?
– Ваше превосходительство, без заглядывания в нашем деле нельзя. Никак нельзя!
– Ну и откуда заглядывал, с дерева что ли? Из окон напротив, пожалуй, ничего не увидишь.
– Как есть, не увидишь, а ежели подзорную трубу употребить, то все как на ладони можно разглядеть.
– Экий ты, братец, старательный!
– Рад стараться, ваше превосходи…
– Ну и…
– Ваш братец помузицирует с вашей супругой, бывало и… стихи начинает читать нараспев.
– Запрещенные, слыхали уже. Дальше что?
– Ну, а дальше ваш братец шасть к вашей горничной в спальню. Спрячется там, а ваша супруга разыскивает его с завязанными глазами…
– А…
– Гости хохочут, танцуют, шампанское пьют.
– Тьфу на тебя, болван! Было, отвечай, как на духу, прелюбодеяние или нет?
– Ваше превосходительство, деянья подобного рода при закрытых случаются окнах в тщательной скрытности, можно сказать, а вот шпектакли всевозможные, машкерады различные – да! Не то что окна, а и занавески раскроют, бывало.
– Что еще за спектакли?
– Да так, представленья различные. Ерундические, можно сказать. Бывало, ваш братец крылья нацепит и кричит будто лебедь, а ваша супруга от ентого крику в состоянье впадает.
– Что за состоянье?
– Состояние самое что ни на есть лебедическое.
– Ну, а гости-то что?
– А гостей к тому времени уже не бывает…
* * *
– Угостили бы водочкой, нет, коньяком, господа. Такое про себя наплету! Во всем признаюсь! Как на княгиню Велиховскую дерзко засматривался, когда она в карете проезжала. Да что там засматривался? Желал самым непристойным образом в златостенной спальне обладать. Вот до какого бесчестия мысли дошла микроба человеческая. Тьфу!
– Эй, пьяненький! Ты что тут про княгиню Велиховскую плел?
– Я? Я ничего! Спьяну фамилью произнесешь, а что и про что – уже ветер унес.
– Так вот тебе мой совет, философ: вон дом твоей возлюбленной. Ты зайди туда и швейцару передай письмо, а сам сядь в кресло с бархатной обивкой и, когда княгиня сбежит к тебе по лестнице, ты заложи ногу за ногу и, поигрывая краем своей дерюжинки, скажи ей, что, мол, Судьба явилась требовать свое. И требуй. Что хошь!
– Да не рехнулись вы часом? Меня от ваших слов до костей души проняло.
– Делай, болван, что велят. Один раз в жизни шанс у тебя выпал.
– Да кто вы такой?
– Я – тоже князь. В своем роде. Да не бойся, перекрести, не исчезну.
– Да как вы мысль мою прочли?
– Иди, дурак! Я догадливый. Княгиня вначале попытается от тебя сторублевкой отделаться, а ты не бери – больше получишь. Она тебя к зеркалу подведет, покажет, какая она чистая, красивая, а ты – немытый. Так ты ей вели умыть тебя, одеколоном французским обрызгать. Все сделает по письму. На вот, возьми. Можешь взглянуть, что в нем написано.
– Да ничего тут и нету, одна белизна.
– Княгиня сей белизны почище приговора смертного испугается. Иди, болван, не то поколочу.
– Да уж лучше поколотите. Все уж лучше поколотите. Все равно не пойду.
– Эх ты, философ, уже и поверил. Пошутил я, болван.
* * *
– Вы… вы… вы кто такая?
– Я? Я – нечто вроде апсары.
– Это как понимать изволите?
– Ничего понимать не нужно – лови мгновение.
– Какое еще мгновение?
– А вот меня, к примеру.
– Каким образом вы у меня оказались в постели?
– Я – апсара! Этим все сказано.
– Что сказано? Кем сказано?
– Я воплощенное ваше желание. Пользуйтесь!
– Кем воплощенное?
– Откуда мне знать. Я всего лишь апсара. Не вы ли желали по утрам эдакую стервочку в одних только чулках, да чтобы на столе шампанское пенилось в бокале. Вот она я – перед вами, а шампанское там – на столе.
– Да, я бы выпил глоточек шампанского, а вот с вами, мадмуазель, как-то боязно общаться. Ведь вас вроде нету, не так ли?
– Ну почему ж меня нету? Еще как есть! Вот она я, поглядите. Да вы прикоснитесь, не бойтесь. Я на ощупь живая – вполне.
– Но вы все же из ничего не состоите – как будто?
– Да, из одних только ваших желаний.
– Ну, а ежели вас надрезать да посмотреть, что внутри, а?
– Вы, я вижу, не джентльмен, а исследователь какой-то. Неужели вы даму разрезать собираетесь? Фи!
– Как-то развязновато вы себя ведете – в чужой постели. У вас на том свете все такие нахальные?
– Мы с вами на этом свете, а как там ведут себя, не знаю. Я вашего желанья воплощенье, а не того света, как вы изволили выразиться.
– А как насчет платы? Подарочков всяческих там?
– Помилуйте, вы что меня за проститутку принимаете? Я еще девственница, милейший!
– Очень похоже, сударыня. Одеянье на вас весьма скромное, однако, со вкусом.
– По вашему вкусу воплощалась.
– Надолго воплотились?
– Как пожелаете. Да вы не спровадить меня собрались?
– Помилуйте, сударыня!
– Не отпирайтесь, я ваших желаний воплощенье. Все знаю, обо всем догадываюсь, все исполняю. Исчезаю. Оп-ля!
– Куда же вы, мадмуазель? Исчезла, проклятая. Фу-ух! Шампанское с собой прихватила, прохвостка. Пожалуй, надобно квартиру освятить, а, впрочем, повременю. Ежели завтра появится, я философский диспут с ней заведу. Поговорю о Гельвеции… да, о Гельвеции, скажем.
* * *
– Такого не бывает, – говорит подвыпивший господин в пальто с меховым воротником, – такого не бывает, а если и бывает, то все равно не бывает.
Неожиданно распахивается резная дверь за его спиной, и чья-то рука затаскивает его за ворот в подъезд. Раздаются удары, крики и господин уже без пальто вылетает на улицу с порванным сюртуком и шляпой, надвинутой на шею.
– А вот такое, – указывает он на дверь, – а вот такое бывает.
Импровизаторы
– Фамилия моя Немноговздоров, вернее Невздоров, а вы, стало быть, и есть тот самый Неблагодаров, коего ваши родители при рождении на меня подменили в трактире своем?
– Что за вздор вы несете?
– Вот-вот? Вздор-с получается. Вы в хоромах господских пребываете, а я в трактире всю жизнь прозябаю. Несправедливость!
– Да что вы несете, милейший? Да, вы кто такой?
– Я – Неблагодаров на самом деле, а вы, как оказалось, – Невздоров. Взгляните на портрет вашего папеньки. Сходство с вами весьма отдаленное. Ну, а теперь на меня поглядите, сходство разительное.
– Да, известное сходство с вами имеется. Папенька мой был большим охотником до трактирных красоток.
– Вот вы уже и папеньку моего оскорбляете. Я оскорблять его не позволю.
– Помилуйте, да какой же он вам папенька? Он мой па-пень-ка?
– Я на вас в суд подам за кражу моего доброго имени и состояния.
– Вот она, где собака зарыта! Состояние мое подавай ему на тарелочке.
– Посмотрим, что вы запоете на суде, когда с портретом предстану папеньки нашего. Что Мария Антоновна скажет? Как на вас дочка ее поглядит?
– Да вы шантажировать меня вздумали, милейший? Вас, мерзавца, нарочно подыскали похожего на папеньку. За сколько портрет уступить собираетесь?
– От моих родителей за тридцать тысяч серебряников предлагаете отречься?
– Ну, тридцать, пожалуй, для такого прохвоста, как ты, многовато, а вот за триста рублей ассигнациями, полагаю, согласишься портрет уступить.
– За триста согласен.
– Эх! Кабы не подловил меня перед свадьбой портретом, я тебе, мерзавцу, и гроша ломаного не дал бы. На вот тебе триста рублей, и исчезни с глаз долой. Провались!
* * *
– Стало быть, вы Событин?
– Фамилия моя от матушки моей Событиной, а могла быть ваша, к примеру.
– На что это вы намекаете? Вам деньги понадобились дармовые, должно быть?
– Нет, деньги мне не нужны. Я сам вам деньги привез. Матушка на смертном одре повелела: отвези своему отцу пять тысяч наличными на память от рабы божьей Елизаветы. Вот, подтвержденье в письме.