- Кто знает? - повторил Андрей и выше вскинул руку.
И словно галок вспугнул, стали закрывать лица шалями.
- Нет, не знаем! - загалдели. - Не видели! Убери, убери запястье!
В тот момент он не ведал истинной причины такого переполоха, но был
абсолютно уверен, что они знают - если не цыганку, то такие браслеты
видели точно и разбираются в их назначении либо скрытом смысле. И
одновременно понял, что у этих лукавых женщин никогда не добиться правды.
Под их торопливую, гомонящую речь на цыганском языке он развернулся и
подался к машине.
Домой он попал лишь к девяти вечера, и вместо того чтобы готовиться к
приезду гостя, около получаса разглядывал браслет, вспоминая детали
встречи с цыганкой. И чем дольше думал об этом, тем более утверждался в
мысли, что все случившееся - не затмение разума, а прикосновение к
прошлому, возвращение к детским дремотным грезам. И этот браслет,
напугавший цыганок, надо расценивать, как знак, только неизвестно чего. Он
машинально надел его на руку.
Кужелев пока не приходил, и потому он пошел в комнату, открыл
платяной шкаф и стал доставать полотна, сложенные пачками у задней стенки.
Он спешил, и потому сразу же отсортировывал, ненужные складывал обратно, а
выбранные расставлял полукругом по комнате. Нельзя было сказать, что это
портреты, ибо у них не было натуры; скорее всего, полотна напоминали
умозрительные картины, где присутствовало человеческое лицо, а то и
фигура, и потому они казались выдуманными и плосковатыми. Но только для
чужого глаза!
На всех девяти расставленных портретах были изображены женщины
разного возраста, этакий фольклорный ансамбль в национальных нарядах.
Сначала Андрей внимательно всмотрелся в каждое лицо, после чего поставил
на пол и включил настольную лампу. Поворачивая ее перед каждым полотном,
он находил такое положение света, когда возникал стереоэффект, и тогда сам
начинал двигаться, чтобы уловить точку объемного зрения и тем самым
оживить нарисованных людей.
Цыганка оказалась на четвертом портрете слева, только наряд был
другой, из украшений - лишь кольца и нож на груди, осыпанные крупными
бриллиантами и зеленью изумрудов.
И годами была помоложе лет на двадцать...
Хортов так обрадовался, что забыл о госте, а он позвонил в самую
неподходящую минуту. Пришлось закрывать дверь в комнату, чтоб ничего не
увидел. В последний момент вспомнил о браслете на руке, попробовал снять -
никак! Словно клешня наручников, аж впился в запястье...
Между тем Кужелев трезвонил и уже постукивал ногой. И времени было
половина одиннадцатого!
"Достоверный источник" из ФСБ вошел, как всегда, в показном
приподнятом и злорадном настроении. Еще в Германии он поставил в верхней
челюсти три золотых коронки, и эта зэковская улыбка еще больше
подчеркивала его циничный, мефистофельский взгляд на мир. В ЗСГВ Хортову
пришлось общаться с ним месяца три, но и этого хватило, чтобы
почувствовать, как меняются собственные взгляды на службу, начальство,
женщин, вино и жизнь вообще: нигилизм Кужелева оказался прилипчивым, как
паутина в темном подвале. Это он, оставляя на своем месте пехотного
старлея, еще в восемьдесят девятом году загонял его в угол своими, тогда
дикими, речами.
- Через пару лет от Варшавского договора останутся лохмотья. Вся
западная социалистическая шушера побежит сдаваться в НАТО. Немцы в первую
очередь! Пятнистый ведет секретные переговоры, сдает западу жизненное
пространство России. Нельзя допускать объединение Германии. Рассеченная
змея, срастаясь, становится еще опаснее.