Андрей
очухался к полуночи, прокрался в свою квартиру, умылся, переоделся, взял
складной нож и пошел искать обидчиков. До утра он дежурил у дома, где его
били, потом рыскал по соседним дворам, но никого не нашел и подался на
вокзал. Он поехал наугад, заскочив в первый попавшийся вагон, и к вечеру
следующего дня, не уснув ни на минуту из-за сломанных ребер, очутился в
Андижане. Там, опять же не раздумывая, сел в отходящий поезд и лишь на
первой станции узнал, что едет в Томск.
До знакомого города он не добрался: первый раз ссадили в
Талды-Кургане, потом в Семипалатинске. Путешествовать дальше железной
дорогой он не рискнул, пошел в речной порт, высмотрел Подходящую баржу,
забрался в трюм, загруженный консервированными овощами и фруктами, и
поплыл по Иртышу. Он открыл банку со сливовым компотом, наелся, напился в
первый раз за последние дни, натаскал из ящиков упаковочной стружки и,
постелив постель тут же, под люком, раскинулся от жары: в накаленной
солнцем барже жара стояла, как в бане. Дышать было еще больно, и ломило
весь левый бок, но, несмотря на это, он все-таки заснул, потому что не
слышал, как пришли и задраили люк: каждый шаг на железной палубе отдавался
громовым грохотом. Забравшись на ящики, он попытался откинуть крышку и
сразу же почувствовал под руками тяжелый и прочный монолит.
Люков было несколько, и Андрей часа два ползал по коробкам и ящикам,
в недрах огромной баржи, но открытого так и не нашел: все были задраены
наглухо, так что не пробивалось света. Но он ничуть не расстроился,
напротив, обрадовался, что его не достанут и не ссадят, а плыть было
хорошо: урчали в корме дизели и бурлила вода за бортом. И в общем-то все
равно было, куда он плывет.
И здесь, в трюме, в полной темноте, когда он перепутал день и ночь и
от боли в боку не засыпал, а находился в постоянной дреме, ему начали
сниться люди. Сначала тот человек-воин, такой же огромный, с мужественным
лицом и манящими руками, и будто имя ему - Атенон. Он никогда не слышал
этого имени, не встречал в книжках, а тут словно кто-то на ухо шепнул или
сам догадался - Атенон!.. Это - Атенон!
И как только у него появилось имя, будто прорвало: перед взором в
грезах стали проходить люди - незнакомые, древние, в белых одеждах с
красным или серебристым шитьем, причем одинакового покроя, что у мужчин,
что у женщин, но с разным орнаментом шитых узоров. Приходили старые,
молодые и подростки его лет, и все живые, осязаемые: они дышали, у них
были теплые руки и влажные глаза. Эти непривычные, сказочные люди будто бы
являлись откуда-то по воле Атенона, и так же уходили, если он уставал
смотреть на того или иного человека. Андрей сидел в замурованном
пространстве, и ему казалось, что люди приходят из неких подземелий, где
живут и по сей день. При этом он отчетливо понимал, что это не фантазии,
не грезы и не выдумка, потому что невозможно придумать или вообразить
живого человека с мельчайшими, характерными и гармоничными деталями,
никогда не повторяющимися в других людях. Иногда приходили одни и те же, и
Андрей узнавал их, и замечал перемены в выражении лица и одеждах. Бывало,
что седовласый старик приводил с собой ребенка, и тот играл рядом с ним
совершенно естественно и внимания не обращал на Андрея. А случалось, он
мгновенно стряхивал дрему, если, например, баржа резко сбавляла ход и
дергалась, но человек не исчезал - только замирал, превращаясь в картинку,
и ждал, когда он снова уйдет в забытье.
Единственное, что казалось ненатуральным, - люди все время хранили
молчание, и это напоминало немое кино.
Баржа двигалась на север, и с каждым днем в железном чреве
становилось холоднее.