Итак, конский падеж стал первой катастрофой Великой армии в России. Она еще продолжала быстрое движение вперед, но артиллерия и обозы стали отставать. Нехватка орудий стала трагически сказываться во время боев, а из-за отставания обоза рацион питания солдат становился все более скудным. Тем более, что конский падеж сопровождался падежом среди… многих тысяч голов скота (живого мяса), который гнали интенданты Великой армии следом за ней. Причем, начался он сразу после перехода через Неман.
Как известно, наполеоновская армия имела запас сухого провианта всего (примерно) на три недели, поскольку надеялась получить продовольствие и фураж для кавалерии у русских. Но французы просчитались. Так в Вильно, Брест-Литовске, Вилькомире и Великих Луках русскими были сожжены огромные продовольственные склады. Хотя из-за традиционного российского разгильдяйства и стремительного отступления какая-то часть провианта, все же, доставалась противнику. Если авангард еще как-то кормился, то остальная часть армии уже испытывала серьезный недостаток в провианте! Даже гвардия за неимением муки (зерна не осталось) стала готовить на кострах лишь скудные рационы пшеничного отвара вдобавок к еще оставшимся мясными пайкам.
В условиях угрозы голода солдаты принялись грабить местное население, в ответ оно стало уничтожать все, что могло быть полезным врагу. При остановках на ночлег в деревнях создавалось такое ужасное скопление войск, что солдаты просто не успевали восстановить свои силы. Когда мука и мясо все же оказывались под рукой, полковые пекарни и кухни не успевали их них готовить еду для такого огромного количества солдат. Из-за голода в разношерстной наполеоновской армии началось мародерство и дезертирство. Никакие суровые приказы, последовавшие уже на 8-й (!) день после начала вторжения, вплоть до расстрелов на месте не могли не только прекратить это процесс, но даже приостановить его. Рассказывали, что из-за беспорядков в немецких частях вюртембергскую бригаду пришлось расформировать и раскассировать.
Возникшие большая нехватка продовольствия, болезни, мародерство, беспорядки в войсках, дезертирство, падение дисциплины грозили погубить огромную Великую армию в самом начале этой малопонятной для разноплеменной наполеновской армады войны.
Все эти малоприятные проблемы вынудили Бонапарта-полководца притормозить движение вперед, заставив Бонапарта-администратора (императора) задержаться в Вильно на целых 18 дней (очень большой срок для него, привыкшего к динамичному ведению войны на чужой территории) ради решения всех неотложных политических, социальных, хозяйственных вопросов, и упорядочивания действий всех соединений своей столь великой по размерам армии. Все это время пришлось ожидать пока подтянутся все маршевые батальоны и отставшие бесконечные фуры из тыла с обильнейшими запасами из колоссальных магазинов.
…Кстати, потом немногие из выживших участников Второй Польской кампании рассказывали, что уже тогда – в самом начале похода – только-только овладев Вильно, Наполеон вроде бы вдруг резко засомневался в целесообразности дальнейшего продвижения вглубь «страны чудес, непуганых медведей и всепобеждающей… матерщины» в условиях начавшейся изнурительной жары. Свидетельством тому могла быть его брошенная сквозь зубы фраза кавалерийскому генералу Себастьяни: «Я не перейду Двины: хотеть идти дальше в течение этого года – равносильно идти навстречу собственной гибели!» Не исключено, что в тот момент Бонапарт вроде бы мог вернуться к идее осуществить поход в Россию в течение двух-трех лет: сначала в 1812 году овладеть Литвой, устроить свой тыл и только в 1813 г. совершить бросок дальше на восток (на Москву?), а затем в 1814 г – пойти на Петербург либо – наоборот!? В тоже время праздное времяпрепровождение такой огромной массы войск могло бы очень неблагоприятно сказаться на их боеспособности и было бы весьма трудно прогнозировать каково бы могло быть их состояние следующей весной. Тем более, что стоять на месте и ничего не предпринимать могло бы показаться русскому самодержцу признаком слабости французского императора, а объявить о «досрочной» победе «по очкам» и попытаться вернуться домой, как того уже тогда в самом начале похода желала немалая часть его маршалата-генералитета и вовсе выглядело бы моветоном. Впрочем, это всего лишь «размышления вслух» и пытливый читатель вправе сделать свои собственные предположения…
Вынужденная задержка дорого стоила Наполеону: кое-кто из пытливых военных аналитиков той поры (в частности, барон Жомини, состоявший тогда при штабе Нея) и более поздних времен, не без оснований, полагали, что если бы не этот простой, то Бонапарт успел бы первым оказаться у Минска, отрезать Багратиона от Барклая, уничтожить его и ход всей кампании мог бы развиваться иначе. Впрочем, история, как известно, не имеет сослагательного наклонения и случилось то, что случилось.
Интересно, что после жаркой кавалерийской «карусели» под Ошмянами 17 (29) июня между кавалерийской бригадой генерала П. К. Пажоля и Сибирским драгунским и двумя эскадронами Мариупольского гусарского полка под началом полковника К. А. Крейца, являвшихся боковым арьергардом 6-го пехотного и 3-го резервного кавалерийского корпусов под командованием Д. С. Дохтурова, Наполеон, еще не владея полной оперативной информацией, посчитал, что это вся 2-я Западная армия Багратиона пытается прорваться в Свенцяны к 1-й Западной армией Барклая.
Только после выяснения истинного положения дел, он решил использовать открывавшиеся перспективы для окончательного отсечения и разгрома 2-й Западной армии, превратившейся для него на тот момент в главную мишень. Во фланг князю Петру Ивановичу (т.е. – на Минск) он отправил сборное соединение маршала Даву (две дивизии 1-го армейского корпуса, Вислинский легион и 3-й корпус кавалерийского резерва – всего примерно 45 тыс. чел.), а части Жерома Бонапарта (5-й, 8-й армейские корпуса и 4-й корпус кавалерийского резерва) должны были наседать «на хвост» ретировавшейся 2-й Западной армии. В тоже время Наполеон продолжил преследование отступавшего Барклая де Толли. В догонку Михаилу Богдановичу были брошены 2-й и 3-й армейские корпуса, 3-я пехотная дивизия 1-го армейского корпуса и два корпуса кавалерийского резерва.
Вот так и началось вышеупомянутое рассредоточение сил, а заодно и потеря наступательного темпа, ударной группировки Великой армии.
Правда, стремительный захват Наполеоном Вильно все еще давал ему хорошие шансы на благоприятное развитие кампании. Русские, покинув столицу Литвы без боя и отступя к Дрисскому лагерю, никак не успевали прикрыть дорогу на Минск и у французского императора появился реальный шанс окончательно разъединить русские армии.
Вот на Минск он и двинул серьзные силы Даву.
…Между прочим, очень любопытный факт! Направив весьма немало войск для преследования 1-й Западной армии, французский император не назначил единого командующего! Находясь на достаточно большом расстоянии от них, он пытался руководить ими лично издалека – из… Вильно! И только после ряда несогласованных действий своих маршалов он 3 (15) июля все-таки решился подчинить все эти части выдвинутые к Западной Двине, своему шурину Иоахиму Мюрату, бесспорно, удалому кавалерийскому начальнику, но никак не разностороннеодаренному полководцу, способному принимать правильные самостоятельные решения в ходе стремительно изменявшихся авангардных боев…