«Отметившись» пальбой, казаки стремительно исчезли в густом кустарнике в неизвестном направлении, что, впрочем, было им очень присуще. Их командир граф В. В. Орлов-Денисов немедленно доложил о переправе в штаб армии в Вильно Барклаю. Об этом же сообщил и ковенский городничий, чей город вскоре был занят французскими войсками.
…Между прочим, в ночь на 12 (24) июня в честь русского царя «печально известный» барон, «ухвативший-таки свою синицу за хвост» на заснеженно-морозном Эйлау, Л. Л. Беннигсен давал бал в имении «Закрете» под Вильно, приобретенном в память об удачно произведенной им чуть ли не 20 лет назад атаке русской кавалерии на конницу поляков в 1793 г. Бал был приурочен к радостному известию от Кутузова о заключении долгожданного мира после многолетней войны с Турцией. В ту пору Леонтий Леонтиевич (безусловно, весьма и весьма квалифицированный генерал!) все еще был не у дел и в расчете на царскую благосклонность сделал замысловатый маневр, своего рода «ход конем»: продал ему в тот вечер свое имение… под Вильно за 12 тыс. золотых рублей. Более того, Беннигсен явно не исключал, что очень скоро Вильно может оказаться под неприятелем (а значит, он лишится своего имения) и «тактично» воспользовался тем, что оно понравилось «плешивому щеголю». Забавно, но прямо в канун намечавшегося веселья, возведенный к празднику в Закрете временный летний праздничный зал, на постройку которого среди гвардейского офицерства собирали «пожертвования» с помощью «билетов» за 100 рублей (серьезные, между прочим, по тем временам деньги!), неожиданно рухнул! Кое-кто из императорского окружения заговорил о происшествии как о плохом предзнаменовании! Но Александр I, несмотря на то, что над его империей уже давно нависла угроза вторжения Наполеона, приказал убрать рухнувшие стены: «Мы будем танцевать под открытым небом!» Ходили слухи, что «происшествие» в Закрете имело французские «корни»: крыша банкетного зала рухнула не без «ведома» спроектировавшего его архитектора некого немца Шульца. Но у него что-то там не срослось с планируемым временем обрушения и крыша рухнула сразу же после его побега. Веселье было в полном разгаре, когда в 11 вечера адъютант Барклая А. А. Закревский принес генерал-адъютанту императора, министру полиции Александру Дмитриевичу Балашову (1770—1837) грозную весть: Последний Демон Войны уже пошел войной на царя Вся Руси и вторгся в ее необъятные просторы. Главная «звезда» бала (император, между прочим, был прекрасный танцор!) попросил никому ничего не сообщать и веселье продолжилось. Только в первом часу император покинул зал, якобы сказав при этом: «Господа офицеры, по коням!» И господа поспешили выполнить приказ государя! А среди прекрасных дам, еще недавно мечтательно кружившихся в ласково-крепких объятиях военных – настоящих мужчин-мачо – в вальсе, полонезе и мазурке, уже испуганно зашелестело: «Война? Война! Война… Ах, эти душки военные!!!» [И кое-кто из наиболее шустрых «вострух» еще успел «опорожнить любовный бокал по полной программе» со своим избранником- (ами), прежде чем сигнал трубы и армейский приказ отправит его (их) в военный поход, возможно, последний в его смертельно опасном ремесле.] Немало мемуаристов и с их слов писателей разных мастей и различного толка писали и будут писать, что Александра I неожиданное известие о переходе французами р. Неман, полученное на балу в Закрете, якобы застигло врасплох, а он видите ли даже бровью на глазах у всех не повел. Это сегодня доподлинно известно, что русская разведка заблаговременно узнала о точной дате начала войны и примерно указала возможные пункты форсирования Немана. А тогда все было совершенно секретно! Итак, бал был 12 июня, а уже 16 июня – через три солдатских (суточных) перехода – Бонапарт войдет в Вильно…
Получив сообщение о вторжении войск Наполеона, Александр I попытался было начать переговоры. В ставку французского императора, в занятое им… Закрете, был направлен царский генерал-адъютант А. Д. Балашов с предложением начать мирные переговоры при условии обратной переброски наполеоновских войск на левый берег. На самом деле царь не рассчитывал на «добрую волю» своего несостоявшегося родственника «корсиканского разлива» и стремился хоть как-то выиграть время столь необходимое для организации сопротивления, уточнения диспозиции, соединения всех русских войск и, конечно, демонстрации для просвещенной Европы своего миролюбия. Недаром, отправляя своего генерал—адъютанта к Наполеону, «непрозрачный» российский император прямо заявил ему об этом: «Хотя, впрочем, между нами сказать, я и не ожидаю от сей присылки прекращения войны, но пусть же будет известно Европе и послужит новым доказательством, что начинаем ее не мы». Недаром его первый приказ по армии заканчивался сколь доходчиво, столь и пророчески: «На начинающего Бог!».
И действительно, переговоры быстро зашли в тупик: Наполеон мгновенно среагировал категоричной фразой: «Будем договариваться сейчас же, здесь же, в Вильно. Поставим подписи, и я вернусь за Неман!»
По сути дела это был ультиматум о немедленной капитуляции!
Таким образом, «переговоры» в Вильно оказались всего лишь красивым демонстративным жестом со стороны лукавого Александра I в адрес Европы, снимавшим с него ответственность за развязывание войны.
Рассказывали, что в ответ французскому императору якобы передали слова вроде бы сказанные Александром I: «Я скорее отступлю до Камчатки, отпущу бороду и буду жить там до конца своих дней, питаясь картошкой, чем пойду на мир! Наполеон еще не знает нашего климата, наших ресурсов! Наконец, моего народа!» Бросая эти слова, Александр I знал, что говорил: главный его козырь – бескрайние просторы России, ее климат, так же призыв к священной войне (что-то в духе полулегендарного: «Вставай, страна огромная…"), отвечая на который, крестьяне, уходя от захватчика, будут сжигать дома и урожай, оставляя ему голую землю. «Ваша империя, – льстили царю услужливые царедворцы, – столь велика, что вы будете грозны в Москве, ужасны в Казани и непобедимы в Тобольске!» То ли – быль, то ли – типичный исторический анекдот, без которого зачастую не обходятся рассказы-пересказы о ключевых событиях из прошлого всех времен и народов?
…Кстати сказать, если верить самому Балашову, то уже на вечернем обеде в присутствии Бертье, Бессьера и Коленкура с Дюроком, в ответ на заносчивые слова Наполеона: «Скажите, чтобы добраться до Москвы, какою дорогой лучше идти?» Балашов якобы мгновенно нашелся, что сказать и весьма язвительно ответил: «Шведский король Карл XII шел через Полтаву…» Наполеон «не полез за словом в карман»: «В наше время религиозных людей нет!» Балашов снова искусно парировал выпад французского императора: «В России народ набожный…» На этом диалог-«пикировка» закончился. Если он, конечно, состоялся на самом деле…
«Обратной дороги» не было и рескрипт царя председателю Госсовета и председателю Комитета министров Н. И. Салтыкову заканчивался весьма грозно для столь уклончивого и лукавого человека, и правителя самой большой страны мира, как российский император: «Я не положу оружия, доколе не единого неприятельского воина не останется в царстве моем». Очень скоро выяснится, что слов на ветер этот исключительно «непрозрачный» «любимый бабушкин внучек Саша» не бросает, особенно если обстоятельства задевают его «по полной программе».
Глава 9. Ковно… Вильно… Ошмяны… Кочергишки…
Уже 13 (25) июня наполеоновские части вошли в Ковно, а русские, не принимая боя, начали отступление. Но при этом Барклай со своей армией, несмотря на недовольство Александра I, не торопился отходить: ему необходимо было выиграть время, чтобы обеспечить ретираду самого отдаленного от его армии 6-го пехотного корпуса Д. С. Дохтурова из района Лиды. Именно поэтому два дня (14 – 15) (или 26 – 27) июня он стягивал главные силы 1-й Западной армии в р—н Вильно. Тем временем, к вечеру 15 (27) июня Наполеон сосредоточил на виленском направлении превосходящие русских силы – чуть ли не 180-тысячную (?) группировку (1-й и 3-й армейские корпуса, 1-й и 2-й корпуса кавалерийского резерва и Императорскую гвардию). С ними он рассчитывал навязать Барклаю генеральное сражение. Однако тот все же успел во время (рано утром) 16 (28) июня оставить город и направиться к Свенцянам, а затем – к… Дрисскому лагерю Фуля.