26 июля и 7-й корпус Раевского отошёл от Дашковки к переправе и последовал за основными силами Багратиона. Поскольку ретирада 2-й Западной армии была искусно прикрыта кавалерийской завесой («мелкоячеистым бреднем» – Я.Н.) из казачьих пикетов, то Даву не сразу проведал об отступлении. Когда, он, наконец узнал, то уже не имел представления о направлении отхода сил Багратиона.
Таким образом, время для преследования было упущено.
Если русские считали себя победителями, полагая успехом провал планов Наполеона отрезать 2-ю армию, то французы, в свою очередь, гордились тем, что сдержали напор Багратиона под Могилёвом.
Части корпуса Даву, переправившись через Днепр под Оршей, остановились в районе Дубровно: французский император собирался с силами под Витебском…
Еще 23 июля 1-я армия Барклая, отступая из Полоцка, пришла в Витебск. Там ее командующий хотел дождаться 2-ю армию. Однако Даву отрезал Багратиону дорогу на Витебск, и тому пришлось обходными путями двигаться на Смоленск. Не зная об этом, Барклай-де-Толли ожидал Багратиона.
Но на него уже двигались главные силы французского императора. Барклай вынужден был выбирать «меньшее из двух зол»: либо отступать дальше на Смоленск, отдавая без боя российскую землю, что уже вызывало «далекоидущий» ропот в войсках, причем, снизу доверху, либо оставаться на месте и по мере сил задержать продвижение численно превосходящего врага, пока не подойдет Багратион. Барклай решил, по возможности не вступая в генеральное сражение, затягивать время локальными боями (местного значения), пользуясь лесистой и пересечённой местностью. Впрочем, такому решению способствовала раздробленность сил Наполеона, корпуса которого шли разбросанным фронтом и испытывали большие трудности в снабжении.
1-я Западная армия русских уже пару дней отдыхала в Витебске, как весьма неожиданно для Барклая в 3 км от города по дороге Бешенковичи – Витебск (вдоль левого берега Двины) были обнаружены неприятельские разъезды, просочившиеся сквозь казачьи пикеты/заставы. А ведь арьергард его армии ожидал появления неприятеля на другой стороне Двины. Стремясь немедленно перекрыть дорогу, Барклай выслал по ней 4-й пехотный корпус графа Остермана-Толстого с несколькими полками кавалерии с однозначным («на войне – как на войне!») приказом: «Всем лечь, но врага не пропустить!!!» По мнению крайне популярного в войсках генерала-артиллериста А. П. Ермолова, знавшего толк в стрельбе по наступающему противнику прямой наводкой, чуть ли не в упор, именно Остерман с его былинным героизмом подходил для такой смертельной задачи чуть ли не лучше всех: не только профессионал высочайшей пробы, но и истинный патриот.
Основная часть барклаевской армии встала в оборону под Витебском, на позиции за рекой Лучесой, впадающей в Двину в районе Витебска. В тылу русских оставались доступные для ретирады тракты на Поречье и Смоленск.
Арьергардные силы Остермана-Толстого состояли из 4-го пехотного корпуса, двух гусарских полков, драгунской бригады и конно-артиллерийской роты. Сведения об их подлинной (а не списочной: 14 – 20 тыс.) численности очень сильно разнятся: от 6 до 9 тыс. солдат.
25 июля, находившиеся в арьергарде Лейб-гвардии Гусарский и Нежинский драгунский полки напоролись на вражеский пикет, атаковали его и преследовали в сторону села Островно (примерно в 25 км на запад от Витебска). Не доходя 8 км до Островно, они столкнулись уже с основными силами неприятельского авангарда самого Мюрата, состоящие из 1-й гусарской дивизии (генерала Брюйера) и 1-й кирасирской дивизии (генерала Сен-Жермена). У них была своя мобильная конная артиллерия, но не было столь нужной в правильном позиционном бою пехоты.
…Кстати, трёхдневные – 13 (25) —15 (27) июля – арьергардные бои между ними под Островно, во французской историографии зачастую именуются как бои под Витебском…
Завязался встречный бой (вернее, лихая «кавалерийская карусель», где все рубятся со всеми и каждый – с каждым – Я.Н), который продолжался весь день. Французам поначалу сопутствовал успех, их 8-й гусарский полк разбил 2 эскадрона русских лейб-гусар и захватил в лесу 6 орудий конной артиллерии, следовавшей в упряжках за гусарами. Стремясь «притушить» порыв французов, Остерман ввёл в бой еще один гусарский полк и выстроил войска, перекрывая дорогу на Витебск. Его левый фланг упирался в болотистый лес, правый фланг прикрывался Двиной. Русская артиллерия простреливала дорогу, нанося большие потери сгрудившейся вдоль неё вражеской коннице.
Из-за тесноты позиции и отсутствия пехоты Мюрат не мог полностью реализовать свое численное превосходство (22 тыс.?), поэтому его кавалеристам пришлось совершить несколько яростных лобовых атак. Они производились по дороге, где два батальона русской пехоты были построены по обеим сторонам дороги в каре, что делало их уязвимыми от огня неприятельской артиллерии. Русские стойко отражали атаки, неся при этом ощутимые потери.
Разные участники того побоища по-разному вспоминали, ставший потом легендарным, по-военному лаконично-доходчивый приказ графа Остермана, невозмутимо стоящего на передовой под вражеской картечью, валившей навзничь целые батальонные шеренги и нюхающего табак из табакерки, своим гибнущим от вражеского огня войскам: «Всем Стоять и Умирать!!!»
Войска Остермана атаковали врага сквозь лес, и в нем же отбивали его контратаки. Французы не могли прорвать конницей строй пехоты, русские атаки сдерживались неприятельской артиллерией. Когда, наконец к Мюрату подошла пехота – 13-я дивизия Дельзона из Итальянского корпуса Эжена де Богарне, он пустил её в сумерках через лес в обход левого фланга русских.
Во время увидев, этот опасный для него маневр врага, уже в условиях надвигавшейся темноты Остерман благоразумно отошел к Витебску на новую позицию. Опустившаяся ночь принесла ему спасительную передышку.
А на следующий день (26 июля) на смену сильно поредевшему 4-му корпусу Остермана были посланы 3-я пехотная дивизия Коновницына и кирасирская дивизия из кавалерийского корпуса Уварова. Они заняли позицию за оврагом у деревни Куковачино – здесь предстояло разгореться новому бою. Остерман ночью занял позицию позади Коновницына как его резерв, усиленный кирасирской дивизией, так и не вступившей в дело из-за сильно пересечённой местности. К Мюрату, тем временем, подошёл весь корпус наполеоновского пасынка.
С утра 26 июля бой на узкой дороге в лесу возобновился.
В то время как Мюрат нацелился на левый фланг русских, они сами удачно атаковали его левый фланг, где рассеяли батальон хорватов и 84-й полк. Мюратовский левый фланг дрогнул и обратился в бегство. Мюрат сам повёл в контратаку польских улан. Тем временем его генералы сумели остановить бегство солдат и вернуть их в бой. Позиции левого фланга Мюрата были восстановлены, а русские отошли обратно в лес. На правом фланге продвижение войск Мюрата сдерживал плотный артиллерийский огонь и овраги, стеснявшие его кавалерию. Барклай прислал на усиление арьергарда генерал-лейтенанта Тучкова 1-го с гренадерскою дивизией, к нему же перешло и командование.
Примерно в 14 часов на поле боя появился лично Наполеон, взяв командование на себя. Он повёл дело так, что уже к 15 часам его войска опрокинули русских, и их ретирада едва не превратилась в повальное бегство из-за беспорядка в командовании. Если верить запискам начштаба 1-й армии генерала А. П. Ермолова, (человека сколь геройского лично, столь и ершисто-ехидного по отношению к «коллегам по ремеслу» – Я.Н.): генерал-лейтенанты Коновницын и Тучков 1-й (одинаковые в чинах!) просто-напросто не нашли общего языка в условиях самого сложного вида боя – арьергардно-ретирадного – вот и возникла в отступающих войсках неразбериха.