Выйдя за калитку, я подняла с пола осиновый прут, который сломила, когда шла к деду, и оставила его у калитки. Как только я взяла прут в руки, Макс дернулся в сторону. Но я успела хлестнуть прутом по спине, и Макс остановился, замер так, как будто его пригвоздили к месту.
– Макс, ты меня слышишь? Если слышишь, моргни.
Он моргнул.
– Максик, сейчас тебе будет очень больно, я это знаю, но ты должен потихоньку идти за мной, до вон той осины. Нам обязательно надо дойти до нее, пока солнце освещает дерево. Там тебе станет легче, обещаю. Пойдем, дружище.
Макс еле как шел, он не кричал, не издавал ни звука, но то, что он испытывал боль в ногах, выдавали его слезы, иногда заполняющие его глаза. Теперь я верила ему, про то, что когда он хотел подойти к двери, той, что у деда Мирона в доме под большим замком, его ноги испытывали боль. Так же и руки, если он пытался в доме перекреститься. Глядя на Максима, я поверила в то, что дед Мирон – дьявол нашей деревни. И что с детства я оказалась его заложницей, а теперь наступило то время, когда я должна принести ему пользу. Мне кажется, я догадалась, какая будет цена моего спасения.
Максим не смог дойти до осины, я видела, как он оглядывался на дом деда Мирона, по его виду было видно, что он готов вернуться назад, но только не идти вперед. Сейчас я не знала, как ему помочь преодолеть этот промежуток, а вернее, черту между светлой и темной стороной деревни. На наше счастье я увидела тетю Любу, она шла вдоль берега у озера.
– Теть Люба, – окрикнула я ее. Но она, не оглядываясь, удалялась от нас. – Макс, стой на месте, пожалуйста, не оглядывайся на дом деда Мирона, я сейчас быстро вернусь.
Макс моргнул мне. И я побежала вдогонку за тетей Любой.
Она услышала меня. Не добегая до нее, я крикнула ей, чтобы она послала отца к дому деда Мирона на тракторе. Крикнула, что это срочно, она не стала меня расспрашивать, а бегом побежала в сторону нашего дома.
Нельзя оставлять Макса одного, если он повернет обратно, я не смогу его вернуть назад. А путь к дому деда Мирона будет легкий, без боли, но он этого не знает. Повернув назад, я побежала к Максиму.
– Максик, ты умничка, я должна тебе рассказать всю правду, не знаю, сейчас это сделать, или когда будем у осины?
Макс стоял, глубоко дышал, преодолевая боль. Потом посмотрел на меня и моргнул.
– Хочешь сейчас?
Он моргнул.
– Ладно, слушай, теперь ты по себе знаешь, что дед Мирон у нас, оказывается, колдун, так вот, когда мне было два года, он своими приворотами сделал так, чтобы я на один миг оказалась без присмотра, и затянул в воду на озере, там как раз место глубокое. В тот день я утонула.
Макс расширил глаза, глядя на меня.
– Не веришь?
Он не моргал.
– Я, например, не хочу в это верить, что я не живая и не мертвая, и в день моего совершеннолетия я стану не я. Бред, правда?
Макс не моргнул, а сделал шаг вперед, я поняла: он хочет дойти до осины сам. Иногда он останавливался, глубоко дышал, иногда слезы бесконтрольно лились из глаз. Нам осталось совсем немного, когда я увидела отца, как он свернул на дорогу по направлению к дому деда Мирона.
– Макс, там папа за нами едет, постой, я сбегаю, помашу ему, что мы тут.
Он моргнул. Но отец, сам увидев нас, повернул в нашу сторону.
– Кажется, мы с тобой сейчас победим чары деда Мирона, – взяв Макса за руку, с улыбкой произнесла я.
Папа, слезая с трактора, спросил:
– Аришка, что случилось?
– Пап, ничего не случилось, но чем дольше Макс остается у деда, тем сложнее ему возвращаться к нам. Он сейчас испытывает такую боль в ногах, как будто сломаны кости.
– Едреен-батон, как же так?
– Пап, нам надо ему помочь дойти до осины. До той, что под солнцем.
– На трактор мы его не поднимем. Хотя можно попробовать.
– Давай попробуем, может, получится.
– А сидеть он может?
– Наверно, может.
– Чего же ты Любе не сказала, чтобы я не один приехал, сейчас бы с мужиками в секунду дотащили его хоть на другой край деревни.
– Папа, давай попробуем вдвоем, ты же знаешь, если люди узнают, начнутся такие разговоры. И нас потом запишут в колдуны.
– Дай-ка я сам попробую его поднять. Хлопец, ну-ка навались мне на плечо.
Макс быстро заморгал.
– Дочь, а почему он не говорит? Вроде вчера разговаривал.
– Говорю же, чем дольше он будет у деда, тем труднее его вернуть будет в нормальное состояние. Вчера говорил, а сегодня уже не может, чем скажется следующий его уход к деду, трудно сказать, может, и видеть не сможет.
– Вот же напасть на нашу голову. Ладно, будем охранять, чтобы не сбег больше.
– Думаю, если до осины дойдет, то больше не сбежит, и охранять не придется.
– Тогда надо тащить, раз сам не может идти.
Он завалил Макса на плечо и, еле подняв, сделал пару шагов, остановился.
– Неудобно ухватил, ты, хлопец не сдерживай себя, а то так до вечера не дойдем. Тут всего-то метров двести осталось. Давай, хорошо завались на плечо.
Отец два раза останавливался перевести дух, шутил, говорил, чем ближе к осине, тем легче становится Максим, но глядя в лицо отца, ни за что не скажешь, что ноша становилась легче. Оставалось метров пятнадцать, но ноги Макса совсем не слушались, от боли он начал сильно стонать.
– Может, доктора надо привести, дочь, что скажешь?
– Чем ближе к осине, тем сильнее у него боль. Значит, это верное средство, и ни один врач ему сейчас не поможет. Нам надо успеть, пока тень не накроет дерево. Пап, давай вместе, руки скрестим и понесем.
– Надорвешься, дочь, нельзя тебе. Молодая еще, потом всю жизнь мучиться будешь.
– Папуль, давай попробуем все же, его вес на двоих не так тяжело будет. Тень очень близко подступила к дереву. Можем не успеть.
– Хлопец, мало осталось, потерпи, сынок, ну нельзя девчонке тебя тащить, сам понимаешь. Давай, еще раз завались хорошенько. Тут пара шагов и все.
Макс заморгал и наклонился к отцу.
Но шагов пять отец не смог дойти до дерева, Макс свалился с плеча. И мы волоком стали тащить его к дереву.
– Дочь, а чем дерево ему поможет?
– Облокотить его надо спиной к стволу, и чтобы солнце на него полностью попадало, да так, чтобы тень от веток его не касалась.
Слава Богу, еще была у дерева такая сторона, где ствол полностью был под солнцем, подтащили Макса к нему, и только его спина коснулась ствола дерева, он заорал, казалось, все нутро из него сейчас выйдет.
– Пап, прижимай его сильнее, чтобы спина полностью касалась ствола, нельзя, чтобы он оторвался от него.
Мы навалились с отцом на Максима. Он извивался с такой силой, что вдвоем мы еле как удерживали его.
Минут десять он вырывался, кричал, но потом стал стихать его крик, и дергался он все слабее и слабее. Я только слышала, как отец все время повторял:
– Боженька, спаси и сохрани пацана.
– Спаси и сохрани, – тихо ответил Максим.
Мы посмотрели на него, он сидел с ясным взглядом, смотрел на нас, с трудом улыбаясь.
– Господи, неужели получилось, – заплакала я.
Отец от радости стал обнимать Макса и тоже смахнул с глаз слезы, громко произнес:
– Спасибо тебе, Господи!
– Аринка, ваша деревня, хуже бандитов, лучше бы я им сдался.
– Я тебя предупреждала, ты мне не верил и ржал как конь. Хотя, Максик, я родилась здесь прожила столько лет, и только сейчас узнаю о нашей деревне все ужасы. Ну что, встать сможешь? Надеюсь, теперь все будет без мучений.
– Давай посидим еще пару минут. Такое чувство, горел в аду и вдруг оказался в раю. Покидать рай не хочется, – улыбнулся он. И вообще, ты обещала мне рассказать у дерева какую-то правду о себе. Только не говори, что ты тоже колдунья.
Я посмотрела на отца, он молча сидел спиной к солнцу, по лбу скатывались большие капли пота.
– Пап, с тобой все хорошо?
– Устал малеха, однако, едрен-батон, тяжелый у тебя дуг.
– Папуль, познакомься с ним хорошо, это Максим.
– Да ты же знакомила нас, ты чего, дочка?
– Нет пап, теперь познакомься по-другому, это мой оберег жизни в нынешней ситуации. Если он уедет, то жизнь моя останется под большим вопросом. Прими его как сына, отныне он мне брат.