– Да, помню. И что?
– Он ведь не просто заходил. Не хотела я идти его провожать, но он так смотрел на меня своими глазищами, точно, как Нура, там, за соснами, за чертой. То ли страх меня потащил за ним, то ли сила какая-то неведомая, сказать не могу. Вышли с ним во двор, он мне и говорит: «Аринку вашу заберу к себе в ученицы, и не смейте мне перечить. Не то сделаю так, помрет она у вас». С тех пор я покой потеряла. Отцу сначала не говорила, а потом все же сказала. Вместе кумекали, что делать? А неделю спустя шла с магазина, и баба Дуся навстречу, мне сразу спокойно стало. Она приостановилась, рукой по лицу провела, и деда Мирона взгляд исчез. А то ж везде мерещился, и голос деда слышала все время. Потом своей рукой по сердцу моему погладила, улыбнулась и пальцем показала, все хорошо будет. И с тех пор дед Мирон нас обходит. Ну или если с далека видит нас с отцом, сворачивает в свой лес.
– Мам, а зачем же ты все время хвалила деда, да еще всем говорила, что деду в ноги надо кланяться, а люди неблагодарные за глаза его ругают?
– С того дня, как дед тебя спас, у нас с отцом страх за тебя появился, да и поэтому если бабы заводили разговоры о нем, отвечала так, нам гневить деда было себе во вред. Первый год сколько слез я пролила, даже трудно сказать. Отец наш весь дерганный стал, нервный. Дед как будто преследовал его. Он ему и дом предложил, так нет же, дед отказался – наверно, плата оказалась маленькой. Потом все как-то утихло, а может, баба Дуся отвела все тревоги, она еще пару раз к нам заходила, приносила какие-то травы, чтобы заваривала всем нам. А перед тем, как в город тебе ехать, дед Мирон позвал к себе, мы тогда с тобой вместе ходили, ты у калитки стояла, сунул мне в руки какой-то кулек с травами и сказал, чтобы тебе его положила, и тут же пригрозил мне, если выкину, то ты помрешь. С отцом подумали, и решили: за столько лет он тебе только все хорошее делал, не может же он напоследок отравить, вот и решила положить. Дочь, а ты их заваривала, эти травы?
– Да, заваривала, но не знаю, какие от деда Мирона, а какие от бабы Дуси.
– От деда Мирона в газетный кулек завернуты были, а от бабы Дуси в тряпочном мешочке.
Я не стала маме говорить, что заваривала и пила с обоих, и сейчас до меня дошло: когда впервые выпила заваренный чай от деда Мирона, стала видеть сны с Нурой и слышать голос деда Мирона. Потом я заварила от бабы Дуси и стала слышать свойства всех трав. Сидя с мамой и слушая ее, я стала понимать: каждый из них пытается внушить свое. Видно, оба обладали даром телепатии. Раз баба Дуся сказала, она светлая сторона камня, значит, все светлое идет от нее. Теперь до сознания стало потихоньку доходить, зачем мне эти познания о травах, чтобы я так же, как и она, могла оберегаться от деда Мирона. Чтобы успокоить маму, ответила:
– А, значит, от бабы Дуси заваривала.
Мама выдохнула и сказала:
– Ну и слава Богу. Ладно, дочка, ты иди, займись, чем там баба Дуся научила, а я пока обед на стол соберу, сейчас отец приедет.
– Я помогу тебе.
– Иди, я сама справлюсь. Чтобы дурные мысли в голову не лезли, мне надо чем-то заниматься, а если ты работу у меня заберешь, только и останется, что думать обо всем этом, что на голову обрушилось однажды и до сих пор не отступает.
– Мама, ты не переживай, все будет хорошо.
– Утром сегодня Любу видела, пригласила их вечером на пироги. Чего ждать выходных дней или дня рождения. И тесто уже замесила, вот после обеда и займемся вместе выпечкой.
– Мама, только мне сегодня вечером, когда солнце пойдет за горизонт, к бабе Дусе опять идти, так она сказала.
– Ну дак ничего, что тебе с нами стариками сидеть, спокойно вставай и иди. Я не думаю, что Люба с дедом своим обидятся.
– Ну тогда я сейчас схожу за Максом, мы быстро вернемся.
– Ох, Аришенька, будь осторожна с дедом Мироном.
– Баба Дуся меня тоже веником своим стегала, наверно, сегодня дед Мирон мне не страшен, – улыбаясь, ответила я маме.
– Ах, знать бы их, колдунов, где от них скрыться можно. Вот тогда было бы не страшно, а когда сама да к нему в дом идешь, да как же не страшно, дочка? Еще как страшно.
– А ты не бойся, вот у меня совсем страха нету. И баба Дуся сказала, что я сильная, и дед Мирон не всегда может мной управлять, как Максом.
– Будем надеяться, что так оно и есть.
– Раз помощь моя не нужна, пойду за Максимом схожу.
– Так ты же отвар не готовила.
– Сначала приведу его, а потом приготовлю.
Мама только с грустью махнула рукой и перекрестила меня. И пока солнце не развернулось, я быстро пошла к дому деда Мирона.
Дверь мне открыл Макс, за это время в нем ничего не изменилось. Глаза отрешенные, но все видит и слышит, на вопросы отвечает, но как-то невнятно.
Когда он пропустил меня вперед себя, зайдя с дневного света в дом, я оказалась в полной темноте. Горевшую на столе свечу тоже сразу и не заметила. Но постояв минуты две, стала различать предметы.
– Макс, ты чего ставни не открыл? Темнота в доме, ничего не видно. В ответ Макс что-то промямлил, указывая рукой в угол.
Я не сразу увидела деда Мирона, он лежал в углу на широкой лавке. И удивилась тому, что он был дома, ведь Максим говорил, что дед уходит, когда солнце встает, а приходит, когда зайдет за горизонт.
– Он спит или заболел? – тихо спросила я Максима.
Он в ответ странно прожестикулировал и не сказал ни слова.
– Не сплю, – еле слышно ответил сам дед Мирон.
– Дед Мирон, вы что, заболели, может врача из больницы позвать?
– Ты почто осину в мой дом принесла? – на вопрос вопросом ответил дед.
– Какую осину? У меня в руках вообще ничего нету.
– А на лице твоем что?
– Маленький листик, расцарапала висок, вот и заклеила, когда шла сюда.
– Больше ко мне в дом с такими листьями не входи. Иначе сильно рассержусь.
– Хорошо, не приду. Я вообще-то за Максом пришла.
– Хлопца я отпустил, а то, что его сюда тянет, так с этим поделать я сейчас ничего не могу.
– Не хочу с вами спорить, тем более, вам, видно, не здоровится. Сейчас ставни открою, в дом свет впустить надо.
– Не смей! – неожиданно громко сказала дед Мирон. – Ты за меня не переживай, я до вечера отлежусь, и мне лучше станет. Со стариками иногда такое бывает. Ты камень почто в моем доме оставила? Не я тебе его дал, не мне тебе его и возвращать. На, забери! – строго сказал дед.
Я протянула руку, и дед вложил своей худой и холодной рукой камень, он на миг засветился в моей ладони и сразу же потух.
– А как я могу вернуть его хозяйке?
– Ты сохрани его, а хозяйка сама за ним придет, когда время настанет.
– Так прождать можно и всю жизнь. Когда она придет, и придет ли вообще?
Я поднесла горевшую свечу ближе к деду и чуть не ахнула. Такой вид был, что еще пять минут, и он помрет. Лицо худое, щеки провалились, глаза впали. Живой труп сверлил меня сейчас своими глазами, видно, действительно не было сил у старика, и он часто закрывал глаза. Но потом я заметила, как уголки губ дернулись, он явно был чем-то доволен. Но чем, я не знала. Потом тихо сказал:
– Бери своего хлопца и идите уже, дайте мне поспать, устал я.
– Дед Мирон, как же вы тут один?
– Идите, без вас мне легче будет.
– Так вы Максима совсем отпустили?
– Отпустил, но тянуть его сюда будет, как и сказал тебе раньше.
– Ясно, значит, не полностью отпустили. А может, все-таки доктора к вам прислать?
– Не нужен мне никакой доктор, идите уже. И не приходи в мой дом ни сегодня, ни завтра. Даже если хлопец убежит от тебя ко мне. Придешь к полуночи в канун своего дня рождения.
– Почему в канун моего дня рождения? Вы мне обещали все рассказать до дня рождения.
– Я и расскажу, от полуночи до часу ночи, у нас с тобой будет ровно час, вот тогда все и узнаешь. Поговорим, когда придешь, а сейчас уходите, только ковш со стола мне подай, надеюсь, это тебе не трудно выполнить.
– Здесь в ковше что-то налито, можно выплеснуть?
– Нет, дай мне его.
Я подала ковш деду, он глянул в него и жадно облизал сухие губы.
– Идите уже, – пытался крикнуть дед.
Я взяла Макса за руку и потянула из дома, на улице он упирался, как капризный ребенок. Но все же тихо шел за мной.