– Что… со мной? – сердце упало. Неужели все так плохо?
– Ничего страшного, не пугайся. Перелом двух позвонков, грудной отдел. Сай уже прооперировала, но разрыв спинного мозга…
– Понятно. Сканы потом посмотрю.
Я пошевелил пальцами рук – это работает. Ноги не ощущаются совершенно. Их нет.
– Как это могло случиться? Что говорят техники?
– Ничего. Там все разворотило взрывом. Взрыв аккумулятора. Видимо, скопление газов, и почему-то стартер дал неожиданную искру. А вот почему так катапульта сработала – никто не понял.
– Автопилот говорил, неполадки со стартером, – вспомнил я.
– Говорят, очень редкий случай, – прошептала Кристина, – раз в тысячу лет и не такое случается, конечно…
Случай? Опять случай…
Я подумаю об этом как-нибудь потом.
– А что с этим… Керимом?
– А, да ничего. Небольшая гриппозная инфекция с Марса. Уже вылечили. Всю базу тоже проверили.
Я закрыл глаза. Вот и все, прощай, Церера. Прощай, Система и Космос вообще. Тут не о Системе надо думать, а о том, чтобы восстановиться и начать снова ходить – хотя бы на Земле.
– Ты не расстраивайся, – Кристи коснулась моего плеча, – это все восстановят. Разрыв мозга небольшой.
Ну да. А на Землю я так и так хотел возвращаться. Я салвер, мое место – рядом с людьми. Космос – не мое призвание.
Не так-то уж мне сюда и хотелось, если честно.
Красивое черноглазое лицо Торреса покачивалось надо мной.
– Стани, мне надо просто задать тебе несколько вопросов.
«У меня тоже есть к тебе вопросы. Жаль только, не могу их прямо задать».
– Ты как себя чувствуешь? Можешь говорить?
– Валяй, – буркнул я.
– Ты заметил что-нибудь подозрительное, когда садился в ровер?
– Если бы я что-нибудь заметил, то не сел бы, правда?
– И ровер был… ну один из многих, он не маркирован как-то, то есть ты не знал, что поедешь именно на нем?
– Конечно, нет. Ты что, не знаешь, как мы их берем?
– Знаю, но хотел убедиться, – Торрес моргнул, наверное, сделал пометку в своем комме. – Ты с кем-то разговаривал перед тем, как все это случилось?
– Вел переговоры… записано же. А так – нет. В этот день общался только с коллегами, пациентов приходило трое или четверо. Об этом есть записи.
Общественный Защитник Торрес покачал головой.
– Странно это все, понимаешь? Очень странная авария. Мы не понимаем, почему так произошло. Ты точно ни с кем не общался до этого?
– Я бы мог пройти ментоскопирование, если это поможет. Но ведь в моем состоянии это нельзя.
– Да, конечно, не надо, – Торрес снова мигнул. Потом спросил нерешительно.
– У меня еще такой вопрос. Аркадий Дикий… о чем все-таки вы говорили с ним перед его гибелью? Ведь вы говорили, я знаю.
Мое сердце сжалось от адреналина и застучало быстрее. Случилось. Он произнес имя Аркадия – как будто признал, что никаких «просто аварий» у нас не было.
Ну не бывает так. Два крайне маловероятных сбоя техники – и подряд. И пострадавшие как-то связаны между собой.
Надо сказать ему о книге, подумал я. Наверное, надо. Хотя это было бы уж совсем безумие… И если есть хоть малейшая доля вероятности, что это безумие – истина, что сумасшедший «золотой лев» хоть в чем-то оказался прав… вот как раз в этом случае, как раз этому человеку ничего говорить не надо.
– Как тебе сказать. Он расспрашивал меня о матери. Рассказывал о себе. Он полетел на Цереру ради стажа – его могли назначить директором Пражской обсерватории, но не было горячего стажа… попенял, что у нас же не старые времена, а все еще от ученого требуются какие-то физические подвиги. Вот как-то так. В общем, обычный разговор.
– Он не рассказывал о каких-нибудь конфликтах, с кем-то из персонала «Тройки» или других баз?
– Нет, он ни о каких своих отношениях ни с кем не рассказывал. Да и виделись мы всего один раз. Ну до этого он пришел ко мне на прием. У него были головокружения. И заодно пригласил на концерт.
Торрес нахмурился. Его длинные темные пальцы бессознательно барабанили по спинке моей кровати. Я заметил, что один из насосов на моем плече сдулся – вся жидкость была перекачана в кровь, и он автоматически извлек иглу из вены и скукожился. Что это, не могу разглядеть – кажется, физраствор еще капает, значит, это был регенератор. Ну ладно, дежурный разберется.
– Жаль, – произнес наконец Мигель, – жаль, что ты не можешь хоть что-то ценное вспомнить. Если честно, я вообще не представляю, с чего тут начинать. Аварию в случае с Диким я проверил… как и говорил тебе. Но в конце концов, случайности бывают. Однако вторая, еще более маловероятная авария, второй сбой техники за месяц…
– Какая у тебя рабочая версия? – спросил я. Мигель блеснул красивыми черными глазами.
– Рабочая версия… Закон Оккама говорит нам, что все-таки случайность. Или же психический сбой кого-то из техников. Подстроить такое мог только специалист. Но ведь вы вроде следите за психическим здоровьем персонала. И отправить неустойчивого спеца на Цереру никто не мог.
– Неустойчивого! Да тут не простая лабильность, тут уже натуральное расстройство личности. Тяжелая социопатия!
– Есть кто-нибудь у вас в базе данных подозрительный? – быстро спросил Мигель.
– Нет, конечно.
Торрес похлопал меня по плечу.
– Извини, слышишь?
– За что? – натурально удивился я.
– Я не придал тогда серьезного значения нашему разговору. А ты ведь пришел специально поговорить об Аркадии. Я понадеялся, что на Марсе разберутся. А надо было рыть самому! Может, и с тобой ничего не случилось бы…
– А… Да я и сам думал, что у меня просто травма, выгорание. Жалел даже, что к тебе пошел. Да все нормально, Мигель.
– Я его найду, – пообещал Торрес, – если это какой-то козел – я его обязательно найду. Или разберусь и пойму, что это было. Может, это техническое что-то, я загрузил ребят, они ищут. Но если, не дай Орион, это окажется чья-то злая воля, – лицо его перекосилось, – слышишь, я этому козлу реально не завидую.
Ли Морозова, «Последний, решительный бой».
Из главы 4-й «Краков, первые шаги». Год 16 до н.э.
Накануне второго этапа операции «Зомби» меня вызвал в Управление товарищ Бао.
– Поедешь в Краков, – сообщил он, стоя у окна и барабаня пальцами по подоконнику. Я вздохнула, глядя в его коротко стриженный черный затылок.
– У меня есть связи в Люблине, еще с армейских времен.
Я знала, что это бесполезно, но хотелось напомнить.
– Мы в курсе, – ответил Бао, – но работа в Люблине – для новичков. Там население настроено доброжелательно. Близка наша граница. Многие бегут в СТК. Краков расположен вблизи западной границы, там все намного сложнее. Это работа – для тебя.
Так на свет снова появилась Леа Ковальска, симпатичная белокурая полька, которая подзаработала в Федерации и была вынуждена вернуться на историческую нищую родину в Краков.
В феврале 16 года до н.э. я шла по Новой Хуте, среди серых зданий, не обновлявшихся более ста лет. Когда-то это были добротные, по-своему привлекательные дома пролетарского района, сейчас они напоминали апокалиптический мир – драные полуразрушенные стены, пустые бесстекольные проемы, в широких пространствах меж зданиями ветер перегонял кучки мусора. Широкие проспекты покрывал растрескавшийся асфальт. Серая европейская нищета, в отличие от живописной африканской. Возможно, она не так страшна – смертность от голода здесь значительно ниже, чем в Африке. Сказывается и близость границы, в Европе все близко, а стен здесь не строили. Люди умудрялись нелегально попадать в Федерацию – немного подработать. Самым распространенным видом заработка была проституция – набирали девушек, изредка молодых парней, менее легально – детей.
Старый Краков мог немного подкармливаться туризмом, хотя замок Вавель и прочие средневековые красоты – лишь повод; в основном богатые бездельники из Федерации ехали сюда за развлечениями иного сорта, запрещенными в якобы гуманной и просвещенной Западной Европе. Проституция, а также крайне дешевые гиды, закусочные, отели и их охрана от местной мафии – все это и здесь оказывалось самой хлебной отраслью, куда все стремились попасть. Больше в городе работы не было. Старый город был теперь окружен высоким забором – ведь там жили и относительно богатые краковяне. Нищие работники туристической отрасли каждое утро выстраивались у турникетов, чтобы попасть в приличный район.