Иную работу предлагала Новая Хута. Древний металлургический комбинат, как это ни странно, продолжал функционировать и после всех мировых войн и потрясений. Доля автоматизации здесь осталась очень низкой – зачем возиться с дорогим и капризным оборудованием, когда масса парней рвется постоять у доменной печи за несколько злотых в день. Без страховок и социальных гарантий – после мировой войны все это ушло в область преданий.
На этом заводе для меня нашли должность контролера ОТК на участке приема сырья. Пришлось дома пройти двухмесячные сверхинтенсивные курсы – кстати, организация таких курсов была непростым делом, потому что в Союзе давно уже все эти задачи были автоматизированы, и оставалось немного специалистов, знающих, как в старые времена был организован процесс.
Когда-то в школе я тоже работала контролером в нашем цеху «Электрона» – но на совершенно другом производстве. Здесь меня ожидала металлургия. Кроме выписанного в КБР липового диплома, все-таки необходимы были реальные навыки, очень помогли школьные знания химии и технологии.
Я шла по нищим кварталам Новой Хуты и вглядывалась в лица тех, кто, по мнению наших теоретиков, должен был начать здесь классовую борьбу. Простые, без всяких следов моделирования или даже ухода, усталые лица, древние джинсы и свитера. Но по правде сказать, больших надежд я не питала. Федерация – вот заветная мечта здешнего пролетариата. И это относится не только к горожанам, живущим мелкими подачками и мелкими заработками на туризме (не говоря о проституции, наркотиках и прочих щекотливых услугах). Пролетарии же Новой Хуты – во-первых, не без оснований считали себя местной элитой, ведь они все-таки могли заработать на съем комнаты и на скудное питание. А во-вторых, и для них главной мечтой было – попасть в Федерацию. Чтобы эту мечту поддержать, раз в несколько лет на комбинате объявляли конкурс и забирали счастливчиков – иногда на работу в Федерацию, а иногда в армию Европейского Союза. Да, очень немногих – но этого хватало, чтобы у остальных тлела искра надежды.
Именно поэтому Африка в тот момент пылала – там людям терять было нечего, а вот в Восточной Европе все было глухо, несмотря на то, что усилия уже предпринимались. Основная проблема безвременья: каждый верит в возможность построить личное счастье, в отдельном доме, для себя и своей семьи. Вот только еще немножко усилий. Еще подкопить. Еще раз подать на конкурс. Пройти курс обучения. Еще раз написать резюме. Поэкономить деньги, и может быть, удастся…
И то, что не удается, то, что здоровье хуже с каждым годом, денег меньше, а цены выше, дочь «зарабатывает» своим телом, а сына убили на границе – еще ничего не значит. Надо было лучше стараться! А потом наступает старость – и стараться уже поздно.
Скажи этим людям, что бороться нужно всем вместе, что надо, как минимум, добиваться повышения зарплаты и лучших условий труда – на тебя посмотрят, как на безумную: с кем бороться? С благодетелями, немецкими владельцами комбината из Федерации?
Мне дали невыполнимую задачу, думала я. Да и я ведь не подготовлена к такой работе. Я была разведчицей. У меня нет опыта работы с коллективами, подпольной борьбы. Я умею только добывать информацию. Ну что ж, досадно, если я не справлюсь, но я должна попытаться.
У меня был счет в банке, и в отличие от многих здесь, я имела на этом счету немножко денег – якобы заработанных в Федерации. Ничего удивительного, что я сняла не койку, а целую светлую комнату на третьем этаже, с добротной мебелью, с белыми занавесками.
Я легла спать и долго слушала визгливые голоса соседок за стеной, те бранились из-за каких-то кастрюль. Я смотрела на небо, но в нем не было ни одной звезды. Тоска начала овладевать мной: вот эти люди, с визгом орущие друг на друга, озабоченные чистотой кастрюлек – должны совершить революцию? Я должна их в этом убедить? Всплывали воспоминания о детстве в тусклой мещанской атмосфере, где наивысшей ценностью являлось барахло, и не дай тебе разум разбить чашку или перепачкать новую вещь. Мои родители, которые жили в СТК и видели все вокруг, – так и не стали коммунарами, лишь с трудом приспособились к новой, человеческой жизни. Но ведь здесь практически все – такие. Или нет? Чего начальство хочет от меня – невыполнимого?
Но я вспоминала Бинха, его узкие, спокойные глаза, его руки. Он был уверен, что мы справимся. И он в свое время организовывал забастовки даже не в Зоне Развития – а в сердце Федерации, в Мюнхене. Он и сейчас трудился в южной Германии, поскольку там адаптирован лучше всего. Всегда мысль о Бинхе придавала мне сил. Он как будто говорил мне за сотни километров: конечно, ты справишься. В чем проблема? Я чувствовала прикосновение его твердых, ласковых пальцев. Я знала, что все будет хорошо, что я справлюсь – мне только нестерпимо хотелось быть с ним рядом.
Но мы ведь будем рядом, думала я. После победы.
На следующий день я приступила к работе. Древний автобус долго собирал нас по остановкам и вез по ухабам к заводским воротам. Некоторые шли пешком несколько километров, велосипедистов пересчитать по пальцам, и те в основном – умельцы на собственных конструкциях, даже велосипед купить рабочему – почти недоступная роскошь.
На работе я первое время испытывала хронический стресс. Мы принимали уголь, вели документацию, а затем формировали пробы угля для его отправки в лабораторию. Пересыпать, отвешивать, прессовать в квадратные брикеты – все это однообразная физическая нагрузка, и несмотря на хорошую подготовку, в конце дня я изрядно уставала. Женщины со мной работали в основном немолодые, мощные, крепкие. На меня сначала посматривали со скептицизмом – мол, выглядишь не впечатляюще. Но с физической формой проблем не было. Вот что в начале было трудно – обеспечивать необходимые качество, точность и скорость.
Десятичасовой рабочий день, конечно, выматывал. Но все же эта работа была лучше, чем труд экономкой у миллиардера Гольденберга. Там я ощущала себя прислугой, на меня орали, унижали, тыкали носом в действительные и воображаемые косяки. Приходилось командовать другими слугами, да и сама работа в богатом особняке достаточно сложна. Здесь же я стала участником производственного процесса, и это напоминало мне светлые школьные времена. Хотя здесь рабочие ненавидели свой труд и были лишь исполнителями – в отличие от ситуации у нас в СТК.
На третий день я взяла с собой несколько листовок без подписи, где был дан только один из моих подпольных телефонов с автоответчиком. Я не рассчитывала всерьез, что кто-то позвонит. Листовки были поводом завести разговор на нужную тему. «Гляди, чего я нашла у себя в ящике. Интересно, по-моему. Ты что об этом думаешь?» Коллеги-контролеры равнодушно отворачивались, пожимая плечами. Мне удалось завести такой разговор и с несколькими литейщиками после смены – с тем же результатом.
Так прошло еще несколько дней. Я начала беспокоиться, получится ли вообще хоть что-нибудь. Вся операция была не продумана. Бинх в Мюнхене пользовался уважением со стороны коллег. А кто я – новичок в специальности, мне потребуются годы, чтобы добиться такой же легкости и уверенности, как у других контролеров. Со стороны все кажется простым: внедрись на завод, работай, помогай людям, обрети авторитет, пусть с тобой советуются, оказывай помощь в трудных ситуациях, а потом – агитируй и обретай сторонников.
Но я – не харизматичная личность. Женщина в Польше – низшее существо, а тут еще – на производстве, где главную роль играют мужчины, и без их поддержки невозможно ничего сделать. Коллеги женского пола в основном старше, для них я соплюха. К тому же я новичок в профессии. Какое там «помогай и обретай авторитет»! Мне бы кто помог и подсказал.