– Помнишь, я говорил, что недолго что-то остаётся важным, – пушистик закинул свои лохматые лапки за голову и смешно упал на спину, положив одну ногу на другую…
⠀⠀Они лежали, не закрывая глаз, и смотрели на флуоресцентные звёздочки, старательно приклеенные мамой. У каждого крутилась своя мысль. Кто-то думал о том, что банты на резинке смотрелись бы красивее, чем гофрированные ленточки. А кто-то не мог уложить в своей голове, почему люди так волнуются по пустякам.
Ведро с цветами в классе
– Это ведро с цветами у доски теперь очень сильно мешается. Учительница всё время таскает его из стороны в сторону, чтобы что-то написать. Знаешь, я иногда не понимаю, зачем дарят столько цветов учителям, – Женя подставила руку навстречу лунному свету и заворожённо разглядывала, как эти дорожки проходили сквозь её тоненькие пальчики и как легко перекрывались ими же, – мне жалко цветы. Они же погибнут уже скоро
Пушистик вылез из-за подушки и уселся на живот к девочке. Его синие глаза будто мерцали в этом странном и волшебном свете, льющемся из окна с жёлтой занавеской.
– Ну, это же знак внимания, кажется, это так у вас называется – пожал плечиками Ноум. – Тем более у вас, в посёлке, где в каждом огороде цветов целое море.
Он и сам не знал, как можно объяснить такую любовь к чему-то недолговечному, хоть и красивому.
– А я всё равно не понимаю. Моей маме тоже дарят цветы. Она принесла огромный букет со школы, и ещё такой же у неё стоит в ведре, как и у нас, в классе. Дарят ей, любуются все, а ещё запинаются об это ведро. У нас мальчишки сегодня два раза чуть-чуть не перевернули. А ведь я тоже несла такой букет. Мой стоит на столе в вазочке у учительницы. – повествовала о своих мыслях Женька.
Впервые пушистый друг не смог сказать девочке, почему так. Почему люди не приобретают бесполезные вещи себе, но с радостью дарят их окружающим. Почему этот цветок всё лето слушал птичью трель, а в сентябре должен погибнуть от ног мальчишек, которые бесились на перемене. Конечно, с приходом холодов эти нежные пушистые цветочки всё равно склонят свои головки перед натиском и силой морозов, но это будет позже.
– Ноум, я только сейчас поняла, почему я не люблю делать подарки. Мне всегда кажется, что такой не нужен. А если не надобно, значит, он будет валяться или, что ещё хуже, его выкинут, – в глазках девочки застрял ужас, в уголках засверкали слезинки. – Я хочу быть необходимой, и хочу, чтоб подарки были такими.
Чудик переполз поближе к голове девочки и нежно вытер слезинки, уже собравшиеся бежать к уху.
– Тебе пора спать. Сейчас ты можешь дарить то, чего у многих людей уже нет – свою любовь и тепло. Поверь, это самые нужные вещи в вашем мире. Только. Не путай как в прошлом году любовь и слово «нравится», хорошо? – улыбнулся кранфур.
Смешное слово
Дрёма сегодня никак не шла. Глаза безуспешно искали что-то пушистое и синеглазое в этой густой темноте. Сестрёнка давным-давно сопела на соседней кровати, обложившись игрушками так, что само́й места уже не было. Она постоянно укладывала своих плюшевых друзей так, чтобы им было удобно. Не имело значения, что утром она просыпалась там, где должны были быть её ножки. Без одеяла, запутавшись в волосах, свернувшись в комочек, она довольная открывала глаза и радовалась, что ни один из её друзей не свалился с кровати. Каждой своей игрушке она желала спокойной ночи, а некоторые из них целовала. А потом, думая, что прочие разобидятся – одаривала поцелуями их. Её традиция подготовки ко сну неизменно смешила Женю, но никто не смел нарушать череду действий малюсенькой девочки.
В девять часов вечера мама уходила доить корову. Это создание по имени Дочка давало много молока и первый стакан из процеженного ведра всегда доставался крохе Лёльке. Она забиралась с ногами в угол дивана и потягивала стакан парного молока изредка показывая свою усатую мордашку из-за большой и металлической кружки с отколотой эмалью. Половина всегда была опустошена до телепрограммы «Спокойной ночи, малыши», а остальная часть допивалась уже быстрее под «Новости». Мама тщетно пыталась её поторопить, так как никогда не менялась скорость высасывания содержимого. Потом маленькие босые ножки шлёпали на кухню, громко ставили кружку на стол и топали обратно, к своей комнате, где её объятий и поцелуев ждали мягкие друзья.
– Говорят, ты сегодня на весь класс была поднята? – чуть не срываясь на смех прошептал Ноум.
– Ага, было такое. Причём я совсем даже не виновата. Задание смешное было. Учительница сказала придумать слова, которые оканчиваются на мягкий знак. Ну, я и придумала… Сказала Ромашке, а он не сдержался и начал хохотать, – Женя рассказывала это отстранённо, будто-то не о себе.
– Ну да, «вонь» это то слово, которое вы должны были обязательно записать в своих тетрадях, – тут Ноум не удержался и в хохоте кувырком свалился с подушки. С соседней кровати послышалось шуршание и недовольное ворчание. Поднялась запутанная в длинных волосах головка. Кранфур притих. Головешка упала на подушку. Сестрёнка поуютнее укуталась в тяжёлое ватное одеяло и очень скоро засопела снова.
Со следующего дня Ромашку отсадили на другой ряд, к мальчику по имени Денис. А Женя осталась за этой партой, где прозвучало совсем не словарное слово, одна.
Быть, а не казаться
– А меня пересадили, – пробормотала в пустоту Женька.
Пушистик не торопился вылазить из-за подушки, где у него появилось своё тёплое гнёздышко, с которого его всё время пыталась выжить чёрная кошка.
– Из-за «вони» что ли? – послышался сдавленный смешок из-под подушки.
– Да про это уже все забыли! Нет, просто с моим ростом тяжело сидеть за этой партой. И меня посадили на последнюю, самую высокую. С девочкой Кристиной. Ты помнишь Дениса? Ну того, что любила целый день, – Женя засмеялась, припомнив, как она с девочками зажимала этого бедолагу и пыталась поцеловать. – Оказывается, Кристина ходит с ним домой. Они друг от друга недалеко живут.
– В вашем колхозе всё близко, если уж подумать. Вспомни, как далеко ходить в нашем городе тополей. – казалось, будто кранфур Ноум сейчас очень скучал по своему чердаку, он спрыгнул с кровати и уселся на ковёр.
Его длинная шёрстка красиво переливалась в свете луны. Наверное, есть две вещи, которые заставляли эту светловолосую голову застыть, где б она ни была. Лунные дорожки, переплывающие одна в другую, и солнечные лучи, в свете которых плавала мелкая блестящая пыль. Она и сейчас заворожённо смотрела на пушистика в этом свете. Кранфур наклонял свою головку то в одну сторону, то в другую. Переливались волосинки, блестели глаза. Он что-то мурлыкал себе под нос и улыбался. Вспоминал ли город, радовался ли сегодняшнему моменту – только пушистику одному известно.
Чтобы ответить на этот вопрос, Женя решилась спросить:
– Ноум, а есть разница, где быть счастливым?
Кранфур остановил свои покачивания и прищурил глаза.
– Нет, Жень, нету… Но, если тебе холодно и голодно – счастливым быть, ой, как трудно, – Ноум улыбнулся ещё шире, – Нелегко, но возможно. Нельзя заставить себя быть счастливым. Можно им быть. Ты не раз ещё услышишь замечательную фразу, придуманную людьми: «Быть, а не казаться». Жаль, что ты всегда ищешь только дурное в сложившейся ситуации. И люди, которые вокруг тебя, тоже стабильно ищут плохое. Забавно то, что все счастливые люди будут твердить, что нужно изменить своё отношение к ситуации. А знаешь в чём подвох? Они научились этому. Кто-то тяжело, а кто-то с детства умел. А сможешь ли ты, вечно плачущая от «плохого», поменять себя?
– Ноум, вот скажи, пожалуйста, – Женя села на постель, обняла скомканное одеяло и посмотрела на пушистика, – почему я такая злая? Ты видишь сестрёнку? Она же ма-а-аленькая, хрупкая, а я делаю всё, чтобы она меня ненавидела…