Женя впервые видела его таким. Всегда спокойный и рассудительный кранфур сейчас был похож на маленького злого чёртика. Вроде и смешно, но как-то страшно.
– Вот дурная привычка у тебя теребить и рвать в руках всё, когда нервничаешь. Твои приедут не завтра, а послезавтра. Ты ещё успеешь заглянуть ко мне. И у меня для тебя новость будет, если не передумаю. – Ноум подмигнул синим глазом. – Сегодня я не расскажу ничего.
– Поняла. Значит, будем говорить о лени? – виновато спросила зеленоглазая растрёпа.
Она понимала, что решение кранфура изменить нельзя и все эти упрашивания приведут лишь к тому, что он замолчит и больше ни слова не скажет.
– Значит о ней, – вконец успокоился Ноум и улыбнулся. – Вот смотри, если ты с утра решила рисовать, то проснёшься очень-очень рано. У тебя будет куча энергии и сил, чтобы это делать. Ты же любишь рисовать. Когда понимаешь, что у тебя получается – заряжаешься ещё больше. А вот теперь вспомним уроки математики. В сон клонит? А когда уроки по русскому языку? Во-о-от! У взрослых то же самое. Ты видела, с каким настроением твоя мама рисует плакаты? А оформляет сцену? Откуда у взрослого человека столько энергии берётся? Оттуда же… Изнутри. Там включаются дополнительные батарейки, которые садятся, когда ты или твоя мама делают то, что не заряжает их.
– То есть у нас внутри аккумуляторы? – удивилась девочка
– А я не думал, что ты знаешь это слово, – засмеялся чудик. – Да… Жалко, что у многих они садятся и люди теряют зарядное устройство для них.
– А как их заряжать?
– Ну, мы же с тобой только что обсудили это – заниматься тем, что нравится. Оказываться там, где хорошо. Ты когда-нибудь слышала от мамы фразу, что самая хорошая работа – это хобби?
– Да, но… – Женька опустила глаза
–… но твоя мама занимается тем, что её не заряжает?
– Мне кажется, да, – загрустила Женя.
– Не думай за других. Даже за маму. Мы не в силах менять людей, тем более своих родителей.
– Почему же? – округлила глаза она и уставилась на друга. – Может, если я объясню ей, помогу понять, что есть вещи, который ей в радость, она что-то поменяет в своей жизни?
– Нет, Жень, такого не будет. Во-первых, меняются люди только по своему желанию, – серьёзно произнёс кранфур. – А во-вторых, родители – это люди, которые воспитывают и помогают вырасти тебе. В обратную сторону воспитание не работает. У каждого своя роль. Родители – это самые сложные люди для тебя, потому что их энергия обратно не возвращается, иначе это будет нарушение хода мировых вещей.
– Но, они же учатся с нами, детьми, что-то новое чувствовать, говорить, – неуверенно выдавила из себя Женя.
– Потому что это их новый этап, но это не ты учишь их, а они учатся рядом с тобой, – засмеялся Ноум. – Я понимаю, что это трудно осознать, но вот так устроено всё в этом большом и волшебном Мире.
– Спасибо, Ноум, я попытаюсь понять, – виновато, будто она должна была сразу осознать каждое слово, произнесла Женька. – Мне пора.
– Приходи завтра! – кивнул пушистый житель чердака вслед уходящей девчонке. – Я буду тебя ждать.
Лето пролетело
За окном показалась папина красная машина. Автомобиль, который преодолевал расстояние в двести десять километров в течение долгих и нудных четырёх часов. Жаркий, пыльный и невозможно воняющий бензином после каждой заправки. Казалось, что летом эта машина становилась каким-то автомобилем из ада – в ней плавилось всё. Открытые окна не спасали от этой убийственной духоты и горячих диванов. И вот, это красное техническое создание въезжало на улицу, ставшую за это лето родной. Папа за рулём, мама рядышком и на заднем сидении распаренная маленькая сестрёнка.
Прятаться? Бежать? Куда? Слёзы начинали душить белокурую девочку. Домой ехать, мягко говоря, не хотелось. Пока из машины никто не вышел, есть возможность спрятаться за кустами акации и сбежать. Дверь, ступеньки, подъезд, яблоня. За углом дома нога проваливается в ямку. Волосёнки разлетаются веером, пока маленькие ручки не трогают землю. С запястий сорвана кожа… Больно. Но останавливаться нельзя. Таня, скорее всего, ищет её, свою белобрысую племянницу и ругает её на чём свет стоит. Тётя с большой вероятностью догадывается, куда сбежала девочка.
– Они приехали. Скорее всего, меня ищут. Там сестрёнка. Я к ней хочу. Домой не хочу, – выпалила Женя, только успев подняться на чердак.
Вокруг было так много голубей, что непонятно было то ли пух от них в воздухе, то ли такое количество пыли оттого, что они купаются в земле.
– У тебя есть, куда меня посадить? – послышался голос Ноума за спиной.
Глаза девочки округлились. Хотелось так много спросить, объяснить и выяснить, но дыхание перехватило. Непонятно отчего больше – оттого, что сейчас пришлось много и быстро бежать или от этого ошеломляющего вопроса. Она суетливо стала обыскивать своё тельце в поисках места, куда можно было впихать пушистика так, чтобы его никто не заметил.
– Ты можешь посадить меня в свою сумку, – махнул он головой на потрёпанную белую сумку с ремешком через хрупкое плечико. – А дома мы что-нибудь придумаем. Только одно условие.
⠀⠀Женя уже открывала самый большой карман, чтобы выкинуть лишние бумаги, «красивые» камешки, высохшую тушь, которую отдала Таня. Она вопросительно посмотрела на кранфура и ждала, когда же он огласит своё единственное и, скорее всего, не очень приятное для неё условие.
– Как только захочешь меня показать кому-то, я исчезну. А ты должна понимать, что я узна́ю об этом, – он произносил эти слова спокойно и так, будто просто беседовал с Женькой.
Та в свою очередь махнула головой и открыла самый глубокий карман сумки.
– Обещаю! – прошептала она.
– Алёнка такая загорелая. Мам, вы много купались этим летом? – слёзы всё ещё стояли в глазах девочки.
Её глаза становились ещё зеленее на фоне раскрасневшихся век. Женька разглядывала свою младшую сестру с красивым ровным загаром и выгоревшими белыми волосами, туго собранными в причёску ленточкой. За спиной оставался двор с обидой на деда, бабушка с кошкой и тётя с кучей ночных историй. Из-за угла дома выскочила девчонка с четвёртого этажа и помахала красной машине рукой.
Перед школой
Что значили эти последние летние деньки для маленькой, беловолосой девочки? Какие мысли не давали ей заснуть этими первосентябрьскими ночами? Почему-то забывалось всё то, что казалось так страшно потерять – сон до обеда, ранетки и черёмуха в соседском палисаднике, речка, обжигающее солнце. Всё это вдруг стало таким малозначительным и руки перебирали новые, вкусно пахнущие школьные принадлежности. Ещё не ношеная юбка с блузкой висели выглаженными, туфли, колготки, банты. Забылись слёзы, оставленные в городе с уже не пушистыми тополями. Впереди – дни с ручкой, которая писала тоненько и была очень дорогая, как сказала мама. Тетрадки с белыми-белыми листами, на которых тоненький след будет очень красиво смотреться. Да, пройдёт несколько месяцев и ручку сменит синяя, толстая, которая постоянно мажет. И писать она будет уже в тетрадке с тёмными, некрасивыми листами… Почерк в такой тетради очень менялся. Был совсем безобра́зным. Но всё это будет потом. Не сейчас.
Через два дня папа принесёт утром безумно красивые цветы из огорода бабушки. Красные гладиолусы, белые, розовые астры и веточки мохнатой ёлочки, которую мама никогда не садила. Почему-то именно она оставляла в душе́ тёплый трепет перед выходом на школьную линейку.
– Я надеюсь твоя сестрёнка уснула, – тихо прошептал Ноум, выползая из-за подушки.
– Да, давно уже. Слышишь, как сопит? Значит, спит. – Посмотрела в сторону соседней кровати Женя
– Вот скажи, зачем плакала там, в городе? Ты же сейчас счастлива, – сел в волосы, раскиданные по подушке пушистый друг.
– Я не знаю. Мне просто было грустно, – протянула девочка, – Мне казалось, что это всё. Моя весёлая и счастливая жизнь заканчивается с приездом этой ужасной красной машины.