Поинтересуйтесь на досуге у наиболее пожилых местных старожилов: что раньше было там, где в советское время возводили качели-карусели, так называемые «комнаты смеха» и прочие источники странного веселья. В подавляющем большинстве случаев под аттракционами либо древние погребения, либо захоронения периода Второй мировой, либо чумные ямы, либо рвы, в которых сжигали больной скот. Реже – языческие капища или рощи, считавшиеся у наших предков священными. Чем обусловлен столь необычный выбор мест? Ответ начну издалека.
В средние века пристанищами потусторонних сил и точками, в которых перекрещивались пути путешествующих по мирам и измерениям, служили мельницы. Для успешного выполнения таким объектом его мистических функций, при начале строительства под фундамент могли зарыть живого черного петуха. Бывало, брали корову или свинью, на которых налагали словесное клеймо – «зарок». Число жертв сообразовывалось с размерами мельницы. Поэтому иногда приходилось класть «зарок» сразу на нескольких животных. Ходили слухи, что мельники, желая задобрить духов, «зарекали» неугодных им людей. В особых случаях вместо живого существа использовали лошадиный череп, что позднее нашло отражение в жутковатой народной сказке про кобылью голову, исполняющую желания.
Части мельниц (колёса, жернова, коньки, камни и прочее) в силу своих специфических функций использовались в различных магических ритуалах и обрядах.
С наступлением эпохи технического прогресса и появлением мощных паровых двигателей процесс помола муки вышел на более высокий технологический уровень, что сначала привело к невозможности использовать мельницы в интересах магии, а затем и вовсе к упразднению мельничного производства в его прежнем виде.
А напоследок предлагаю вам поразмышлять о наиболее странных историях, связанных с колёсными сооружениями. Например, почему Сталин в ночное время посещал данный аттракцион в Измайловском парке? Почему, вскоре после смерти вождя, в 1957-м году там установили ещё одно колесо Ферриса – второе по величине в Москве? Зачем в Дубае разрабатывают проект гигантского чёртова колеса, ради которого будет создан целый остров с городом? Кто стоит за таинственным исчезновением огромного колеса в туркменском городе Семее? Там конструкция величиной с 9-этажный дом бесследно исчезла в течение одной ночи.
К слову, текст чёртоколесицы, гальванизированный коньячной магией могучего Муслима, далеко не так прост, как кажется…
И главный вопрос: сейчас, когда чёртовы колёса перестали быть популярной народной забавой и утратили роль эффективных инструментов незримого влияния – что идёт им на смену? Внимательным наблюдателям это давно ясно, ибо они знают, что будущее бросает свою тень задолго до того как войти.
Юбилей Карги
Во время очередного визита к Стожару, когда праздник жизни был в разгаре и первый флакон «Столичной» освоили, а Гога уже собирался послать Борисыча за добавкой, в мастерскую ворвался «магистр фотографических наук» – так в шутку себя называл редакционный фотограф Жора Малютин. По его бледному лицу и мечущемуся взгляду было ясно, что Жоре сейчас явно не до шуток.
– Ну, Гога! – воскликнул он, грохнув на стол пакет со снарядом «Экстры» и закуской. – Удружил ты мне с этим чёртовым юбиляром!
– Что-то случилось? – дипломатично поинтересовался Борисыч, потянувшись к бутылке.
– Погоди, Максим, – осадил его Макарыч. – Среди нас есть человек с лёгкой рукой. Юнга, плесни-ка колдовства для расколдовки!
Пока я окроплял стаканы, мой наставник достал из тумбочки новую пачку «Marlboro», неспешно её распечатал, прикурил и, выпустив струю дыма в висевшую рядом картину «Праздник упырей», покровительственно изрёк:
– Вещай, Жора.
И фотограф начал свой рассказ.
Завязка этой необычной истории случилась на вполне рядовой планёрке, когда главный замглав «Черногона» Гаврила Феликсович Ярый попросил коллег вспомнить: не водятся ли среди их знакомых какие-нибудь интересные личности, о которых можно сделать материал в один из ближайших номеров.
– Ещё и как водятся! – неожиданно заявил художник Стожар. – Вот, например, есть один редкостный зверь, о котором в нашем курятнике мало чего известно, а между тем он когда-то с самим Мессингом…
– Гриша, обожди, не гони поперёк паровоза, – сказал Ярый. – Что он за один, этот твой антик?
– А это наш, так сказать, местного разлива Мессинг, – ответил Стожар. – Доктор Карга, но откликается на Аркадия Петровича. Психотерапевт высокого класса, гипнотизёр, трудится в психдиспансере. Правда, на меня его гипноз не действует, только лысину ломит и зубы потеют. Зато алкашей, которые к нему ползут, кодирует на раз-два.
– А, так он типа Кашпировского с Чумаком! – отмахнулся Феликсович.
– Нет, Гаврюша, это они «типа», а Петрович реально кое-что может. И потом ему скоро 75 – столько, кстати, Мессингу было на финише. Так что в ваших же интересах не тянуть резину в долгий ящик. Пока мы тут клювами клацаем, можно юбиляра прощёлкать, а он персонаж колоритный, много видел, многое знает…
– Щёлкать у нас, слава богу, есть кому, – улыбнулся Феликсович, подмигнув Жоре.
Из уважения к возрасту «новорожденного», а также, как сказали в здравотделе, «в силу специфики локальной значимости» было решено не устраивать официоза с банкетом и тихо поздравить доктора по месту жительства. В урочный день и час у подъезда хрущёвки, в которой проживал Карга, собралась небольшая делегация, состоявшая, преимущественно, из клиентуры Аркадьпетровича – представителей гор- и облсовета. Пришло медицинское начальство, коллеги из диспансера, вездесущие общественницы и, конечно, журналисты.
Организованно поднялись на этаж, выстроились у двери, приподняли букеты, подарки и грамоты, дежурные улыбки расчехлили, камеры нацелили – ДЗЫЫЫЫНЬ!
А в ответ – тишина.
Звонили, звонили, ещё звонили – облом, молчание в эфире. Странно… Уж не умер ли?..
Медицинское начальство бросилось рапортовать гор- и облсоветчикам, мол, клянёмся на всех иконах – вчера с ним лично договаривались по телефону, что в 14.00 придём поздравляться. Извольте убедиться: вот – мы, вот – юбилярова дверь, вот – ровно 14, копейка в копейку, так что какие к нам могут быть…
Тут замочек – щёлк! – и дверца с противным таким, как в кино, скрипом чуток приоткрылась. А в образовавшуюся щель медленно просунулась неприятная и морщинистая старческая рука, поросшая курчавой сединой. Вылезла почти до локтя и замерла.
– А ты что? – заинтересованно спросил Борисыч.
– А я стою, снимаю, – ответил Жора. – Прикинь кадр: эти все оторопевшие, а к ним голая рука из-за двери торчит. Потом поздоровался.
– Кто?
– Ну я, конечно! Она же высунулась, как для рукопожатия – я и пожал.
– А она?
– Она мою руку сжала.
– Сильно?
– Да нет, обычно. Как люди здороваются, так и она. Только на ощупь сухая и холодная, как нос у больного пса.
– Ну у тебя и сравнения!
– Макс, не нуди. Когда мой Бармалей болел, у него нос такой и был.
– А дальше?
– Вылечили. Теперь эта свиномордия лазит по хате и попёрдывает. Ещё и во сне храпит, как бегемот.
– Я тебя про Каргу спрашиваю!
– А, доктор этот ваш… Ну, там дальше вообще какой-то сюр пошёл.
Рука трижды совершила плавный приглашающий жест и скрылась. Дверь стала медленно отворяться, издавая всё тот же скверный скрип, пока не распахнулась настежь. За ней – никого. Из глубин квартиры тоже ни звука. Какая-то общественница несколько раз позвала юбиляра по имени-отчеству – ответа не последовало.
Тогда решили, что как-то это всё не по-людски. Негоже вот так стоять истуканами на лестничной площадке. Нужно хоть цветы с подарками внутрь занести. А всем же ещё сегодня на работу. Войдём, сложим в прихожей и, считай, формальная сторона мероприятия соблюдена. Вошли…