Несмотря на поздний час и открытые настежь окна, в комнате было по-июльски душно, а потолок застилало плотное многослойное облако табачного дыма, по которому, как по миниатюрному морю, бродили волны.
Салтыков неторопливо налил себе в стакан остатки «Посольской». Пустая бутылка осталась на журнальном столике у кресла.
– Славлю Икара! – с этими словами генерал выплеснул содержимое стакана на изукрашенный узорами багровый ковёр, лежавший посреди комнаты.
Ту же процедуру повторил костлявый очкарь, а вслед за ним гости, сидевшие на диване. Стожар свою водку выливать не стал и добросовестно, со знанием дела, произвёл то, что в хоккее называют вбрасыванием: одним махом закинул в глотку всю порцию.
Я был здесь явно не в своей тарелке. Происходящее всё больше напоминало сюрреалистический спектакль. Как быть: выпить, как Макарыч, или вылить, как другие? И дёрнул же меня чёрт пойти сюда на ночь глядя!
– Если общество не возражает, я воздержусь, – сказал я и поставил стакан на край стола.
– А что есть общество? – загадочно блеснув очками, спросил долговязый, вставая. – Вы уверены, что в отличие от бездумно повторяющих это слово располагаете семантическим ключом к его смыслу? За данным понятием скрывается всего лишь расходный материал истории, биомасса, не более того. Управляемый телесигналом планктон, застывший в ожидании очередного шоу, чтобы поскорее эволюционировать до уровня инфузорий. Толпа незрелых умов, жмущихся друг к другу в надежде услышать раскат грома, предваряющий удар гигантской плети – такова модель общества, запечатлённая в сознании 95-ти процентов наших с вами современников.
Он поднял руку вверх и достал из клубившегося под потолком дыма зажигалку.
– Их мерзкий социальный мир – его ещё называют цивилизацией, – сказал долговязый, садясь, – нивелировал в людях тончайшие внутренние структуры, ответственные за восприятие божественного. Утрачено то, что было в порядке вещей, например, для обитателей древней Эллады. Нынешние массы можно уподобить бесформенным пьяным амёбам, лениво блуждающим в пределах ареала, очерченного для них рукой мудрого исследователя. Как бы там ни было, а того, кто заявляет, что адресует своё творчество обществу, постигнет неминуемое разочарование, ибо общество – это всего лишь пустопорожний звук, используемый манипуляторами. Вы ведь, надеюсь, не для пустоты работаете, а для вечности?
Он глубоко затянулся и выдохнул одно за другим несколько облачков, которые медленно поднялись вверх и растворились в волнах дымного ковра, скрывавшего потолок.
– Ну, пока что я делаю картины для выставки, – неуверенно ответил я.
– Очевидно вам не лень тратить драгоценное время на такую безделицу? – поинтересовался мой собеседник и продолжил назидательным тоном. – Запомните: выставляться – недостойно, молодой человек. Достойный должен работать. А выставка – это проявление слабости…
– Кофейников, что вы, ей-богу, напали на парня? – вступился за меня рыжеволосый альбинос, сидевший на диване и говоривший с сильным прибалтийским акцентом. – Человек у нас впервые, будьте к нему снисходительны и по-христиански добродетельны.
Костлявый сделал в сторону говорившего небрежное движение своей длинной паучьей кистью, будто хотел стряхнуть с неё паутину.
– Рекомендую: наш добродетельный отщепенец…
– Я вам вынужден снова повторять, что моя фамилия произносится не так, она Отче́пенис, ударение на втором слоге, – прошипел гость, становясь красен, аки долг платежом.
Костлявый пропустил эту фразу мимо ушей и продолжал:
– Если бы наш Отщепе́нис во время обучения на своём теологическом факультете не поленился ознакомиться с трудами блаженного мученика Ругопса, то ему бы и в голову не пришло упоминать здесь о добродетели.
– Ознакомлен не хуже вашего! – запальчиво воскликнул Отчепенис.
– Весьма похвально, отче Пенис, – с подлой улыбочкой произнёс костлявый. – Ругопс в переводе с латыни – «морщинистая морда». Это название динозавра, останки которого были откопаны в нигерийских песках. Не быть вам капелланом даже в Нигерии.
Прибалтийский альбинос сжал кулаки и побагровел, как хамелеон – под цвет ковра. Салтыков усмехнулся и щёлкнул зажигалкой. Стожар достал из-под стола новую бутылку. На этот раз «Экстру».
– Кстати, можешь курить, – сказал он мне.
– Я не курю.
– Комната тебя приняла.
Не зная, как истолковать его последние слова, я потянулся за лежавшей на столе пачкой «Мarlboro». Если уж начинать плохое, то хорошо бы с чего-то получше.
– Можно вашего огоньку? – спросил я Салтыкова.
– Светоч? – удивлённо сказал генерал, поглядев на присутствующих. Но те ничего не ответили, продолжая наблюдать за происходящим.
– Знаете, что общего между Икаром и Прометеем, хотя первый был сыном рабыни, а второй титаном? – спросил генерал, протягивая мне горящую зажигалку.
В распахнутое окно влетел пылающий мотылёк и, моментально обратившись в пепел, осыпался на стол, за которым сидел Стожар.
– Огненное посвящение… – озадаченно промолвил Салтыков, не дав прикурить. Он тут же погасил свою элегантную янтарную зажигалку и спрятал её в боковой карман прожжённого пиджака.
Присутствующие допили «Экстру» в полном молчании, теперь уже ничего не выплёскивая на ковёр, и быстро разошлись, не прощаясь, не глядя друг другу в глаза.
– Что это было? – спросил я Стожара, когда мы покинули салтыковский дом и шли вдоль тюремной стены.
– Видишь ли, Лев… О, Кочерга вернулся! Пойдём поздороваемся.
И действительно, из распахнутой двери трансформаторной будки, в которой обитал Кочерга, доносился громкий голос хозяина, чьи-то голоса поглуше и звяканье посуды. Очевидно, начинался очередной «симпозиум».
Время от времени Володя устраивал в своей обители нечто вроде философского салона. Выглядело это так: приглашённые, в перерывах между возлияниями и обсуждением местных сплетен, разражались речами разной степени дикости. Те же, кому сказать было нечего, с серьёзным видом кивали выступавшим – дескать, одобряем ход вашей мысли.
Когда мы подошли ближе, стало ясно, что этим вечером обитатель трансформаторной будки явно в ударе.
– Я тут на днях допытывался у вашего Краеведа, а он озадаченно морщил лоб и пожимал плечами, – пыхая «Беломором» повествовал улыбающийся Кочерга, – будучи не в состоянии дать квалифицированный ответ о скопище тайн и загадок, каковым является чёртово колесо, вращающееся в так называемом Горсаду нашего славного Чернигова. А может следовало поставить вопрос шире: в чём заключается главная тайна всех чёртовых колёс? Согласны?
Гости дружно закивали.
– Вы ведь, надеюсь, в курсе, – вёл он дальше, – что эпоха Великой Магии началась в 1892-м году, когда Сэмюэль Мазерс объявил, что связь с «Тайными владыками» установлена, и создал орден «Золотая Заря», который впоследствии стал источником представлений о магии, ритуалах, алхимии, Таро и многом другом для таких направлений, как Нью Эйдж, Викка и Телема, идеи которых существенно повлияли на положение, в котором находится современный мир. Но вы, конечно, можете спросить: причём же здесь чёртовы колёса из наших, с детства любимых, парков развлечений?
Гости вновь принялись кивать, мол, да, конечно можем.
– Всё началось с того, что в 1893-м году инженер Джордж Феррис, один из участников питтсбургского отделения «Золотой Зари», построил для Всемирной выставки в Чикаго первое в мире колесо обозрения. Затем «колёса Ферриса» (так их до сих пор называют в западной индустрии аттракционов) вдруг начинают сотнями возникать по всему миру в качестве главной достопримечательности увеселительных парков. Интересная деталь: если раньше развлекательные аттракционы были частью бродячих цирков, то теперь для них создают стационарные парки, где бы вы думали? На месте старых кладбищ!