Галина Семёновна, подходя к каждому пациенту, сначала справлялась у него о самочувствии, затем выслушивала доклад медсестры о произошедших изменениях в состоянии каждого больного за истёкшие сутки. А потом уже, обратившись ко мне, озвучивала диагнозы и тактику лечения.
После обхода Старая Перечница, как называла её Аусма, хотя и любя, как мне показалось, торопливо накинув поверх халата лёгкий плащ, направилась к выходу, где её уже ожидала больничная легковушка, на ходу давая мне последние распоряжения:
– Если будут поступать по «скорой», осмотришь, назначишь анализы. В неясных случаях направляй в стационар. Приеду, разберусь. Мне нужно отлучиться на пару часов в район.
Галина Семёновна умела обходиться без лишних слов. Её речь состояла из кратких распоряжений. У меня сложилось впечатление, что она вообще не умеет нормально говорить, а может только давать указания.
Выполнив порученную мне работу в отделении, я направилась в так называемую поликлинику, которая располагалась в левом крыле первого этажа и состояла из нескольких кабинетов для приёма пациентов разного профиля, лаборатории, рентген-кабинета, регистратуры с двумя рядами стульев вдоль стен и небольшой аптеки.
К приёмному покою примыкала небольшая комната для дежурного врача, где он мог отдохнуть в отсутствие пациентов. Был также санитарный «пропускник», где проводилась санитарная обработка пациентов, поступающих в стационар, и комната отдыха для дежурной бригады, состоявшей, как правило, из фельдшера и водителя. Полагался ещё санитар. Но они всегда были в дефиците. Поэтому фельдшерам, двое из которых были молоденькими девушками, недавно окончившими медучилище, было нелегко. Им приходилось таскать по этажам тяжёлые сумки с медицинскими инструментами и медикаментами, а порой вместе с водителем нести и самих пациентов в машину «скорой помощи», нередко спуская их с последнего этажа многоэтажного дома.
Найдя дверь с табличкой «хирург», я вошла внутрь. Слева за столом сидела приятной наружности моложавая женщина лет сорока. На ней был накрахмаленный халат, я бы сказала, ослепительной белизны, и такая же шапочка, из-под которой выбивались завитушки белокурых волос, игриво падая на лоб. Мелкие черты лица и слегка подкрашенные розовой помадой губы придавали лицу кукольное выражение.
Она широко улыбнулась мне, вставая из-за стола, и, подавая правую руку, произнесла:
– Вия.
– Очень приятно, – представившись и пожав её руку, ответила я, усаживаясь на свободный стул напротив.
Начался приём. В нашем кабинете была небольшая операционная для мелких манипуляций, автоклав для стерилизации перевязочного материала и инструментов и гипсовочная, где накладывались гипсовые лонгеты и повязки при неосложнённых переломах, после вправления вывихов и растяжения сухожилий.
Вия была отменной медсестрой. Она умела делать практически всё: накладывать гипсовые лонгеты, вскрывать гнойники, делать перевязки любой сложности. Она же выписывала направления на анализы и обследования, а также оформляла больничные листы, что в значительной степени облегчало мою жизнь.
Мне же оставалось только подписаться и поставить печать. В мои обязанности входил осмотр пациентов, краткая запись в медицинской карточке и указания медсестре – кого куда направить и кому какую манипуляцию сделать.
Таким образом, вся практическая часть была на ней, за исключением некоторых мелких операций, вправлений вывихов, репозиций переломов, пункций суставов и новокаиновых блокад.
Вия не раз выручала меня, когда возникала необходимость в моём присутствии на большой операции в стационаре. На неё всегда и во всём можно было положиться.
В этот день приём начинался во второй половине дня, с двух часов. Как раз к его окончанию вернулась Галина Семёновна. К моему сожалению, ни один кандидат на операцию не поступил. Я доложила обстановку. Кажется, Старая Перечница осталась довольной.
В восемь часов вечера она, наконец-то, покинула свой кабинет. Я вздохнула с облегчением, и вошла внутрь. Едкий запах табачного дыма, стоявшего, как говорится, столбом, ударил мне в нос. «Какую гадость она курит!» – подумала я, увидев в мусорной корзине смятую пачку Беломорканала.
Распахнув окно, почувствовала как свежий речной воздух, смешанный с ароматом флоксов и каких-то других цветов проникает в комнату. Окна были обращены прямо на Даугаву, протекавшую буквально в пятидесяти метрах от больницы, открывая чудесный вид.
Был прекрасный тёплый вечер. Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в розово-сиреневые тона. Поверхность воды казалась неподвижной, почти зеркальной.
Я надела купальник, набросила лёгкий ситцевый халатик и направилась к реке.
Посреди больничного двора был разбит альпинарий. Удивительно с каким вкусом он был устроен. Между цветными камнями выглядывали разных видов анютины глазки, разнообразные сорта лилейника, горицвета и жимолость с её неповторимым ароматом. Справа от входной двери росла глициния с висящими соцветиями. А по обеим сторонам от входа в качестве вазонов стояли два трухлявых пенька с разноцветными петуниями.
Почти у края берега заметила деревянную, слегка облупившуюся от солнечных лучей, беседку, увитую клематисом с белыми и сиреневыми цветочками.
«Это просто райский уголок!» – с восторгом подумала я. – Если бы не эта Старая Перечница, спокойно можно было бы работать и наслаждаться жизнью».
Спустившись к реке, сначала опустила босую ногу в воду, нагретую жарким летним солнцем, и, найдя её просто восхитительной, зашла поглубже и поплыла.
Смеркалось. Золотой шар опускался за горизонт, золотя верхушки деревьев на противоположном берегу реки и оставляя на воде золотистую дорожку, освещавшую быстро передвигающиеся круги, сопровождающиеся тихими всплесками воды.
Оказалось, это резвилась мелкая рыбёшка, время от времени выскакивая наружу, поблёскивая своими серебристыми спинками, и на лету ловя мошкару.
Выйдя из воды, я обтёрлась грубым казённым полотенцем, выданным мне Аусмой в личное пользование.
На берегу меня поджидал жирный чёрный кот с лоснящейся шерстью и мяукал. Его я заприметила ещё днём у беседки, развалившимся на солнышке и потягивающимся от удовольствия.
– Наверное, тебя кто-то подкармливает рыбкой? Не по адресу ты, дружок, обратился. Я не умею ловить рыбу, к сожалению, – сказала я ему. Кот, как будто поняв меня, поднял хвост трубой и с чувством собственного достоинства пошёл прочь. А я направилась в своё временное пристанище.
Хотя полностью запах табака выветрить не удалось, потому как он накрепко въелся и в шерстяные занавески, висевшие на окнах, и в обивку дивана и двух кресел, в комнате посвежело.
Я включила свет и начала изучать обстановку. У левой стены стоял старый трёхметровый то ли секретер, то ли сервант. Верхние полки были застеклены. За стеклом рядами были поставлены книги, некоторые в старых, изрядно потрёпанных переплётах, в основном по медицине. Ниже располагались три выдвижных ящичка, один из которых был пустым. В него-то я и положила всякие мелочи и предметы гигиены. Ещё ниже обнаружился пустой ящик с дверцами. «Наверное, специально для меня освободили», – подумала я, приятно удивившись.
Между сервантом и окном обнаружился довольно узкий платяной шкаф. Так что и для верхней одежды нашлось место.
К окну был придвинут большой письменный стол с ободранными ножками, покрытый сверху оргстеклом, под которым лежал календарь и графики дежурств персонала, а на нём – куча историй болезней, пластмассовый стаканчик с остро отточенными карандашами и ручками.