– Если только они не надеялись, что я приведу их к флешке.
– Не исключено. Но об этом мы пока думать не будем. Итак, возвращаясь к потраченному времени. Между тобой в вестибюле и тобой в кафе прошло…
– Час сорок пять.
– Машину от больницы ты не взяла, потому что появилась со стороны МЦК и выглядела весьма растрепано. Как будто бежала или быстро шла.
– Скорее всего, так и было. Не люблю такси, неприятно оставаться наедине с незнакомым водителем. В сложившейся ситуации побоялась бы, что он заодно с этими, в пиджаках.
– Если МЦК и метро, то… Минут 25 и 30, плюс пересадка. Итого час. До кафе от МЦК идти минут 10. До метро ты скорее всего добралась на автобусе. Это, включая ожидание, минут 15 – 20. Максимум, полтора часа. Остались еще 15 минут.
– Небольшая поправка, до метро я скорее всего добиралась пешком. Во-первых, по привычке, всегда так делаю, во-вторых наверняка не рискнула бы маячить у всех на виду на остановке.
– Значит, 20—25 минут. Несущественно. Все равно, 10—15 минут лишние.
– Это означает, что я, скорее всего, никуда не заходила и не заезжала, а из больницы сразу отправилась в кафе. И спрятала флешку либо по дороге, либо там…
– А скорее всего, тут. Чтобы без проблем миновать этих, которые всех шмонали на выходе.
– Звучит правдоподобно. Но больницу они наверняка обыскали.
– Наверняка. Но флешку не нашли. Иначе оставили бы нас в покое.
Маша взъерошила волосы, задумчиво побарабанила пальцами по тыльной стороне табуретки.
– Когда мама спала, я иногда сидела на подоконнике в коридоре, – медленно начала она. – И один раз услышала чириканье. Перегнулась посмотреть, а там, в щели между кирпичами, гнездо.
– Та-ак, – протянул Артем.
– Птенцы выросли, улетели, а на их место обитания вряд ли кто-то покусился. Не думаю, что о нем вообще кто-то знал.
– Значит, нам надо отсюда выйти и попасть на третий этаж. Ничесе задачка. Ок, сделаем так. Ты побудь здесь, а я сбегаю на соседнюю улицу в кафешку, там официантки знакомые. Попрошу позвонить. У меня приятель сегодня дежурит, он нас вызволит из заточения.
– А твой приятель нас не сдаст?
Глянув на нее искоса, Артем хмыкнул.
– Как повезет. Есть идеи получше?
– —
Несколько ошарашенный молодой человек в бледно-зеленом халате выпустил Машу и успевшего вернуться Артема минут примерно через пятнадцать.
– Е-мое, Тёмка, я думал, ты пошутил!
– Похоже было?
– Не очень… Ну, задал ты задачку! Пришлось Лехе врать, будто баба Клава в подсобке пакет с творогом забыла и попросила меня его в холодильник отнести. А вы чего тут делаете-то?!
– Примус починяем, – скривился Артем. – Спасибо, друг, и давай, проваливай отсюда нафиг. Ты нас не видел, мы тебя. С меня пиво на выходных.
Приятель оказался либо на диво покладистым, либо опасливым. С первого раза внял уговорам и быстренько ретировался.
– Давай ноги в руки, – шепнул Артем. – Если он насвистел кому надо, у нас минут пять-десять не больше.
На третий этаж они только что не взлетели. Приглушенный по ночному времени свет, пустота и тишина. Даже дежурной медсестры не видно. Маша распахнула окно, легла животом на подоконник, высунулась наружу. Зашарила по неровному кирпичу, сдвинулась правее, свесилась еще дальше. Артем придержал ее за ноги:
– Но-но, полетать решила?!
Вот и знакомая трещина. Флешка обнаружилась совсем близко, в мягком гнездышке из перьев и высохшей травы. Там же нашелся то ли выключенный, то ли безнадежно разряженный Машин телефон.
– Есть!! – она вынырнула из окна и предъявила добычу. – Дедуктивный метод сработал!
– Ура, – озабоченно кивнул Артем. – Теперь нужен компьютер. И не вздумай пока включать телефон.
– —
Комп с плохоньким монитором на посту дежурной медсестры был, разумеется, запаролен. Артем разочарованно замычал, Маша в ответ решительно приподняла клавиатуру и предъявила ему листочек с бессмысленным набором букв и цифр.
– Как ты догадалась?!
Она пожала плечами:
– Сама так делаю.
Он удержался от лекции на тему абсурда и разъяснений, для чего нужны пароли. За это Маша была ему признательна. Подождав, пока загрузится система, сунул флешку в разъем.
– Тут экзешник. Комп не жалко?
– Пфф…
– Ок, принято. Послушай… – он слегка повернулся к ней, но в глаза не смотрел. – Ты так и не скажешь, чего боишься больше всего?
– Какая тебе разница?
– Кажется, я заслужил немного доверия, – его рука лежала совсем близко от ее, чуткие «врачебные» пальцы чуть придвинулись, коснулись кожи. – Или это большая тайна?
– Не тайна. – некоторое время Маша бездумно смотрела на его руку, затем на свою. Наконец, тяжело вздохнула. – Я боюсь безразличия и равнодушия. Других людей, и, особенно, своего.
Он кивнул, с облегчением тряхнул головой и почему-то повеселел:
– Спасибо. Запускаю? Или сама?
Где-то далеко внизу, на лестнице, раздались поспешные шаги нескольких человек и отрывистые команды.
– Все-таки сдал, – печально констатировал Артем.
Маша зябко передернула плечами, поспешно забрала теплую после его ладони мышку и решительно кликнула на файл.
Стены холла качнулись, собравшаяся в углах дисплея чернильная, обморочная тьма стремительно расползлась, хлынула водоворотом Маше навстречу и утянула ее за собой.
– —
– …и все же не очень понятно, чего вы добиваетесь с помощью этого спектакля?
– Это совсем не спектакль. По крайней мере для нее.
– Согласен, я неудачно выразился. Для чего нужны эти… приключения?
– Она не откровенна даже сама с собой. Через это необходимо переступить. Пациентка должна принять себя и правильно ответить на вопрос.
– Если бы она ответила сразу, ей не пришлось бы проходить через все это?
– Пришлось бы, но по-другому. Случай очень запущенный, процесс лечения не будет быстрым. Сейчас она проходит легкий реабилитационный курс вкупе с диагностикой. Когда Илекс вынесет окончательный вердикт и разработает индивидуальную программу, начнется настоящее лечение.
– Почему она ничего не помнит?
– Чтобы избавиться от стресса, от груза воспоминаний, от личного опыта. Состояние апатии, в котором она постоянно пребывает, спровоцировано слишком частыми и серьезными отрицательными воздействиями окружающей среды, с которыми организм устал бороться. В таком состоянии она не переломит себя, потому что не видит смысла в приложении усилий. Она будет равнодушно наблюдать, как рушатся миры вокруг, как рушится ее мир. Сейчас, там, она способна принимать решения не оглядываясь на прошлый опыт, ничего не опасаясь. Она должна вновь поверить в себя, стать сильнее, захотеть впустить свой мир обратно. Впустить и принять. Только тогда она сможет переломить судьбу и вернуться по-настоящему.
– Каким образом вы поймете, что она готова?
– Я не пойму. А вот он, – собеседник положил ладонь на гладкий, обтекаемый корпус, – он не должен ошибиться. Илекс на этом собаку съел.
– Почему «Илекс»?
– А как мне его звать? Искусственный интеллект? Или по серийнику?
– Владислав Евгеньевич, – вмешался в разговор густой, чуть укоризненный баритон, – по серийнику не надо, мы же с вами коллеги все-таки.
– Давай-давай, действуй, коллега, не отвлекайся.
– Курс успешно пройден, диагностика практически завершена. Еще минут десять, и она проснется.
– Да, вижу. Еще вопросы, господин журналист?
– Я слышал, за некоторые случаи вы не беретесь. Как происходит отбор пациентов?
– Программа может помочь лишь тем, кто сохранил ясный разум и в состоянии адекватно взаимодействовать с окружающей средой. Речь не идет о больных с серьезными диагнозами, такими, как шизофрения, аутизм или болезнь Альцгеймера. Тут мы бессильны.
– С кем же вы работаете?
– С теми, кто отчаялся, потерял смысл жизни, впал в состояние агрессии или пытался покончить с собой.
– Владислав Евгеньевич, а бывает, что состояние пациента ухудшается вместо того, чтобы улучшиться?
– Крайне редко во время предварительной беседы пациенту удается создать о себе полностью превратное впечатление. В таком случае первый сеанс может пойти не так, как задумывалось. Пациент начнет неадекватно реагировать на события, «выпадать» из сюжета. Илекс мгновенно выявит нестыковки, просчитает, что требуется изменить и отредактирует реальность так сказать «по живому». Сюжет в итоге может получиться непростым, но цель все равно будет достигнута.