Но, как всегда говорит моя мама, обычно покачивая головой или закатывая глаза, я «не ищу легких путей», потому что когда-то решила появиться на свет ногами вперед. И с тех самых пор все мне давалось с трудом.
Но это мелочь. Проблемы становится труднее решить, если начинаешь делать это без надежды на успех.
Итак, узнав Ивана Лукова по серому свитеру и шевелюре самого чистого черного цвета – которую он наверняка каждый день укладывал по пятнадцать минут, пока каждая прядь не ляжет идеально, – и такую же темноволосую женщину, значительно ниже ростом, сидящую рядом с ним, я продолжила кататься. Я развернулась всем телом, чтобы отъехать назад и сделать тройной лутц[9] – один из самых сложных прыжков, главным образом потому, что нужно вращать тело против часовой стрелки, в обратную сторону относительно захода на прыжок. Это мой любимый элемент, хотя я и понимаю, что именно он причина моей многолетней боли в спине. Туловище не желает вращаться в направлении, обратном тому, в котором вращается остальное тело. Это неудобно и трудно, тем более когда необходимо выполнить прыжок как можно быстрее.
Я не могла нормально приземлиться несколько дней, но в тот момент, слава богу, алли-черт-побери-луйя, я приземлилась удачно как никогда. В фигурном катании самое важное – это мышечная память, и единственный способ заставить свое тело запомнить – повторить элемент тысячу раз. Не сотню. Тысячу. А после этого нужно добиться, чтобы все выглядело непринужденно, хотя это совсем не так. И этот тройной лутц я отрабатывала в два раза дольше, чем любой другой прыжок, потому что была настроена сделать его запоминающимся, и я сделала это. В удачный день я могла выполнить приличный тройной аксель[10], а иногда и четверной, если пробовала выполнить его на тренировках ради интереса. Но, катаясь одна, я концентрировала всю свою энергию на 3Л, как мы называли тройной лутц. Это был восхитительный прыжок, который у меня невозможно было отнять. Или, как мне казалось, выполнить так же хорошо.
Понимая, что глупо сокращать уже оплаченное время на катке, я все же решила действовать на свое усмотрение и еще раз поговорить с ними. Мне не хотелось опоздать на работу, не сделав этого.
Работа. Черт.
Нужно снова поговорить с давним другом мамы о своем графике. Не то чтобы это было проблемой, но мне не хотелось кидать его после того, как несколько месяцев тому назад я пообещала работать больше часов. Он бы понял и даже очень обрадовался бы, но я все равно чувствовала себя треплом. Кроме того, мне потребуются деньги. Нужно подумать об этом. Больше денег и меньше работы. Это будет не так легко.
С сердцем, еще трепыхающимся после серии прыжков, сделанных во время тренировки до 3Л, я поехала к выходу с катка мимо других фигуристов, которые были на льду, – глядя себе под ноги чаще, чем обычно. Только доехав до проема, я подняла глаза и увидела Галину, склонившуюся над бортиком примерно в метре от меня. Она сосредоточенно сверлила меня взглядом.
Я кивнула ей, опустив подбородок.
Через мгновение она кивнула мне в ответ с таким странным выражением лица, которого, насколько я помнила, мне не доводилось видеть никогда прежде. Она выглядела очень задумчивой. Может быть, даже грустной.
Хм.
Надев чехлы на коньки, я взяла бутылку с водой и спросила саму себя, уверена ли я – правда-правда, уверена ли я – в том, что это то, чего я хочу. Хочу ли я вернуться в этот мир с партнером, который, вероятнее всего, не приемлет ошибок так же, как и я. С партнером, с которым я не могу разговаривать без пререканий. Вернуться в мир, где все обсуждают любую мелочь, касающуюся меня. В мир без всяких гарантий. Мне придется пахать больше, чем когда-либо, чтобы отработать один сезон. Готова ли я к этому?
Черт побери, да.
Мама была права. Нет ничего хуже сожаления. И если бы я не воспользовалась этим шансом – даже если б мне пришлось вытянуть из себя все жилы, – я бы определенно сожалела больше, чем если бы воспользовалась и осталась ни с чем.
К тому же никогда прежде я не была такой маленькой брюзгой, как сейчас. Десять лет назад я даже не раздумывала бы о том, чтобы ухватиться за такую возможность, даже если бы из этого ничего не вышло. Теперь… что же, от ожогов иногда остаются шрамы, я об этом не забывала.
C адреналином в крови и все еще слегка задыхаясь, я прошла к тому сектору на трибунах, где по-прежнему сидели Иван и тренер Ли. Они бестактно смотрели на меня в упор. Последняя возможность убедиться в том, что получат? Возможно.
Когда я приблизилась к ним, у меня не задрожали руки, не подкосились колени, только дыхание было прерывистым и неровным. Внутри все превратилось в комок нервов, что было для меня непривычно и в чем я никогда ни за что не созналась бы.
– Надеюсь, ты не возражаешь, что мы пришли посмотреть на тебя, – подтверждая мои подозрения, начала разговор тренер Ли, когда я подходила к ним.
Я покачала головой, скользнув взглядом в направлении Ивана, оценивая это холодное, но, что ни говори, самоуверенное лицо, после чего опять быстро взглянула на женщину. Я не могла все испортить, открыв рот и начав ссориться с ним. Во всяком случае, пока не могла.
– Совсем нет, – сказала ей я. Я поняла, почему они так поступили. Я бы сделала то же самое. – Доброе утро.
Уголки ее губ раздвинулись ровно настолько, чтобы напоминать подобие улыбки.
– Доброе утро.
Иван не произнес ни звука.
Хорошо. Возможно, он делал то же самое, что и я, – держал рот на замке, чтобы мы могли справиться с этим по возможности безболезненно. Это успокоило меня больше, чем хотелось бы, потому что если он не ссорится со мной, то, возможно, хочет стать моим партнером.
Ладно, слово хочет здесь неуместно. Скорее, должен. Что-то вроде того.
Я понятия не имела, почему так сложилась ситуация, и, честно говоря, мне это было до лампочки. Все, что меня волновало, это перспектива. Я не хотела сама все испортить.
Встав и оказавшись сантиметра на три ниже меня, тренер Ли скрестила руки на груди и произнесла то, чего я не ожидала:
– Твой тройной лутц великолепен. Высота прыжка, скорость, разгон, техника… Я и забыла, что это был твой коронный номер, пока не увидела. Идеально, Джесмин, правда. Ты должна гордиться. – Улыбка превратилась в ухмылку. – Напомнило мне прыжок Ивана.
Проигнорировав то, что касалось Ивана, я сфокусировалась на всем остальном. Я и сама гордилась своим прыжком. Однако я этого не сказала. Я разложила его по полочкам, чтобы усовершенствоваться. Я смотрела и пересматривала, как выполняют этот прыжок самые лучшие фигуристы, чтобы увидеть, что делает его таким зрелищным, и затем повторить. Я провела много часов, снова и снова просматривая дома отснятый материал, – только так я смогла понять, как усовершенствовать свою технику. В то время мама хотела убить меня за то, что я заставляла ее целыми днями из раза в раз записывать одно и то же. И как только я разобралась, она попыталась приписать все заслуги себе.
– Когда ты выполняла ту последнюю комбинацию? Я не помню ее на соревнованиях, – задумчиво проговорила тренер. – Кажется, Полу лутц не особо удавался…
Именно так. И я сказала тренеру, что она права.
– Это из старой короткой программы, когда я была одиночницей, – объяснила я.
Обе ее брови одновременно поползли вверх, словно говоря «а!».
– Какая досада, – сказала она. – Тебе как-нибудь нужно рассказать мне о том, как ты переключилась с одиночного катания на парное. Мне всегда было любопытно.
И именно благодаря этому замечанию я пожала плечами и мягко, спокойно произнесла:
– Это не самая интересная история, но как-нибудь расскажу.
При словах «как-нибудь» ее глаза расширились.
– Ты уверена?
Была ли я уверена? Была ли я на самом деле уверена?