Любой почерк так или иначе характеризует автора, а качество фотографий позволяет разглядеть даже поры кожи. На фоне запекшейся крови буквы выделяются бурыми наплывами, не отличаются аккуратностью. Как если бы убийца спешно черкался на заборе. Тут же лежит нож – специально для сравнения. Обычный, садовый – с кривым лезвием. Собственность Кондакова, потому что сохранил на себе следы графита? Был у него в деревне земельный участок с плодовыми деревьями, что-то он там начинал строить. А почерк не его, далеко не чертежника. И это слово… Веет казармой. Совсем не похоже на убийство и последующее самоубийство. И первым делом придется начинать с круга их общения, где-то должен обнаружиться след безымянного офицера.
Благодаря давнишней и проверенной дружбе с Довганичем, Степан Михайлович сумел-таки добраться и до других существенных материалов. Записная книжка женщины, найденная в бежевой кожаной сумочке с длинным ремешком, теперь представляет собой бесценный источник информации. Уже на следующий день она должна опять лежать в сейфе у Довганича – такое условие. Красная, изрядно потрепанная, все листы испещрены номерами телефонов. В основном – женщины. Мужчины, судя по записям, занимали мало места в жизни Кондаковой. Это предположение, а на глаза попались цифры, вписанные твердым почерком, скорее всего – мужской рукой. Приписки «р. т.» могли означать рабочие отношения, вряд ли сулили существенные открытия. Степан Михайлович не долго думал, тут же позвонил. Так, на всякий случай. Попытка сэкономить время, возможность застать врасплох и услышать не продуманный, то есть искренний, ответ.
– Алло!
– Кто спрашивает? – откликнулся недовольный властный голос.
– Здравствуйте! Беспокоит следователь Алексин из городской прокуратуры, – для убедительности соврал он. – Случилось несчастье с вашей знакомой Еленой Владимировной Кондаковой. Мы рассчитываем на вашу помощь…
– Это что, розыгрыш?
– К сожалению, нет.
– Что!? Ничего не знаю. У нас имели место только деловые отношения. Прошу не отвлекать от работы. – Последовали гудки.
Чего, спрашивается, напугался – поторопился бросить трубку, другой бы поинтересовался, выразил сожаление. В любом случае с него взять нечего, так преступник не станет себя вести, обязательно полюбопытствует, постарается ввести в заблуждение. Еще три звонка женщинам не дали результатов – шапочное знакомство и все те же деловые отношения. Надо бы прекратить опыты, но привлек внимание номер телефона некоего Юрия Георгиевича, и было из-за чего. Фамилия отсутствовала. Однако лист потерт, в отдельных местах буквы размыты. Обычное дело, когда набирают номер и одновременно проливают слезы. Человек, оказывающий моральную поддержку?
– Вы Юрий Георгиевич?
– Да! По какому вопросу?
– Беспокоит следователь Алексин. Телефон узнал из записной книжки Кондаковой…
– Что-нибудь случилось? – Голос ровный, никаких эмоций.
– Вы очень догадливы. Пытаемся воссоздать образ жизни Елены Владимировны, выясняем круг ее общения, собираем сведения о возможных недоброжелателях.
Мужчина молчал. Лишь тяжелое дыхание переносилось по проводам. Расстроен? Или боится быть замешанным.
– Вообще-то я мало с ней общался. Так, интересная женщина, с шармом… общительная. Иногда беседовали… о работе.
– Вы что же, сотрудники?
– Ни в коем разе! Работали в одном здании. И подруга ее здесь… Федорова Татьяна Юрьевна. После университета обе приехали в наш город, так и дружили. Наверняка, есть в книжке Кондаковой. Часто встречались в общей столовой, нередко покидали здание в одно время – тогда и появилось что-то вроде дружбы. Знаете, необязательная и приятная возможность развеяться от рабочей рутины. А что случилось?
Понятно, Юрий Георгиевич прикладывает усилия чтобы ускользнуть от неприятного разговора, поэтому отправляет по следу Федоровой. Если почуял смерть, то постарается похоронить и личные отношения с Кондаковой. Или уже знает о гибели молодой пары, теперь без опасения быть разоблаченным старается показать полную свою неосведомленность. Хотя бы для следствия. Трудно верится, чтобы нормальный мужик остался равнодушным к прелестям неординарной женщины. Конечно ее муж обладал тоже особыми талантами, иначе и быть не могло. Нет, Юрий Георгиевич, судя по словесному темпераменту, не мог составить ему конкуренцию. Тогда кто? Между многими зачеркнутыми номерами телефон Федоровой выделяется приятным островком – своеобразным укрытием от жизненных тревог. Только подруга может воссоздать истинный образ погибшей, передать ее переживания и увлечения. Наконец только она может являться главным свидетелем личной жизни Кондаковой. Здесь телефонным разговором не обойтись.
После изучения и обследования кухни подошел Алексей. Пожевал нижнюю губу, остро сощурил и без того колючие глаза.
– Могу вынести окончательный вердикт.
– Валяй!
– У них в семье не было конфликтов, и кому-то, как мне думается, их близкие отношения мешали.
– Прямо-таки, мешали! Но, похоже, твою точку зрения разделяет майор Довганич. Ведь это самое простое и понятное объяснение. И я, грешным делом, чуть ли не склонился к банальному конфликту. Ладно, уцепился за ниточку, попробуй дальше вытягивать.
– У тебя другое мнение?
– Нет у меня мнения. Довганич – тот да, не нашел явных следов и расписался в бессилии. Хочет обратиться к экстрасенсам.
– А нам что делать?
– Надо вжиться в образы молодых людей, попытаться заболеть их болезнями.
– Заболеть?.. Ха, нет проблем! Знать бы еще их болезни. Наше счастье, что Довганич не слышит.
– И не надо! Для нас, Алеша, важней даже не процент раскрываемости, а истина. Чтобы не пострадали невинные люди. А майор – часть бездушной системы с ее склизкими законами и мертвыми цифрами, иначе нам не пришлось бы уходить в частный сыск. Мы-то уж точно знаем, как стряпаются громкие дела и кому выгодно там работать.
– Ладно, я тебя понимаю, но в прокуратуре не ляпни. Вмиг лишат лицензии.
Любопытный тандем – Федор и Алексей. Их невозможно представить друг без друга. Пусть Алексин привык к ним по прежней работе в прокуратуре, так ведь есть и логическое объяснение нерушимой дружбе двух, внешне контрастных, людей. Алексей выглядит стручком гороха против располневшего в последние годы низкорослого Федора. Очень гармонично смотрится на плече фотографа огромная кожаная сумка с различной съемочной аппаратурой. Опять же по девичьи гибкий Алексей, кажется, может пролезть в любую щель в поисках необходимых улик. Соответственно у первого всегда по-доброму светятся глаза – карие навыкат, а второй своим взглядом способен заморозить любые теплые чувства. Выходит, любой возникающий вопрос рассматривается во всей своей противоречивости, без односторонней предвзятости. Классные специалисты, и работается с ними легко.
Все понятно и не ново, а все равно неприятно заскребло на душе. Упомянул про бездушность системы и сразу же вспомнил где-то прочитанные слова о Родине. Это одна общая семья, когда все вместе – родители, дети, божий храм, жилой дом, школа… И кладбище тоже одно – общее, там похоронены все близкие, там же похоронят и потомков. А теперь из-за нищеты пенсионеры не могут купить вкусных продуктов на праздничный стол. У автора горьких строк возникает резонный вопрос: А если это не Родина, то что мы должны защищать? Тяжелый вопрос, и кто-то же его спровоцировал. Система? Нет, есть конкретная прослойка людей, поставивших эгоистические интересы выше общественных, присвоивших общенародное достояние, предавших идеалы миллионов погибших соотечественников. Вот она горькая истина, не подвластная судебному разбирательству.