Как звали отца этих парней? Интересно, а учитель сам знал? На перемене мы лепили снежную крепость. Стояла влажная зимняя погода, и снег, казалось, сам превращался в снежки, снеговиков и замки. Дальше был урок математики. Математика мне всегда давалась легко, и я очень любила ею заниматься. Дядя Яри научил меня считать на спичках, и я легко освоила таблицу умножения. А на уроке домоводства я вышила небольшую салфетку. Я выбрала толстую холстину и изукрасила ее коричневыми и желтыми крестиками. Другим не нравилось это сочетание цветов, но я решила, что постелю салфетку под миску Фриды, и этот узор будет отлично сочетаться с пятнами на ее шкуре. Про больницу я вспомнила только в конце последнего урока и опять подумала, что ни слова не скажу про рысь, пусть хоть на части меня порвут своими железяками. Я даже уколола себя иголкой в руку и мужественно вытерпела боль без единого звука. Ради Фриды я была готова на что угодно.
По дороге в больницу учительница снова принялась задавать странные вопросы. Она интересовалась, спим ли мы с дядей Яри в одной комнате и ходим ли вместе в сауну. Целует ли меня дядя? Я ответила, что дядя каждый вечер перед сном целует меня в щеку. А в парилку, разумеется, мы ходим вместе, ведь от жара может закружиться голова, и поэтому кто‑то должен быть рядом.
– А ты целуешь своего дядю только в щеку или еще куда?
Я наморщила лоб и вспомнила, что однажды, когда мы играли в короля и придворных, я поцеловала его руку. Это было давно, много лет назад, но учительница настойчиво продолжала выспрашивать, в какие еще игры мы обычно играем. И попросила объяснить, что это за игра в королей и придворных. Я вспомнила: стояла зима, в доме было прохладно, и дядя достал из шкафа большую теплую шаль, такую красивую, что я решила – когда‑то она была королевской мантией. Вырезав из картона корону, я водрузила ее на дядю и попросила его немного побыть королем. Мы поиграли, и, как положено в сказке, я поцеловала королю руку. Но вскоре во двор на старом мотоцикле въехал сосед Хаккарайнен, и игра закончилась.
– Прошу тебя разговаривать с врачом вежливо и отвечать на все его вопросы. Ведь врач – начальник всех болезней, – предупредила меня учительница, когда автомобиль остановился.
Больница располагалась в длинном белом одноэтажном здании. Совсем рядом возвышалась огромная черная заводская труба. Учительница взяла меня за руку, и мы направились по длинному коридору. Она уверенно шла мимо дверей с номерами, лишь однажды уточнила дорогу у проходящей медсестры. Пахло чем‑то странным, как в комнате у старой тетушки Кауппинен. Врач оказался пожилым мужчиной с торчащими из ушей седыми волосками и длинными усами. Я подумала, что в случае надобности можно будет за них как следует дернуть. Рядом сидела женщина. Ее звали Пиркка, и она иногда приходила к нам домой проверить, есть ли в холодильнике еда и нормально ли я питаюсь. Со мной она всегда разговаривала тихим ласковым голосом, но дядя Яри боялся ее, перед очередным визитом тщательно прибирался и покупал дорогие апельсины.
Учительница с врачом велели мне посидеть, а сами вышли в соседнюю комнату. Я с любопытством рассматривала кабинет: стол, стул и необыкновенную кровать на колесиках. Затем врач с Пирккой вернулись, оставив учительницу в коридоре, и врач велел мне раздеться.
«Начальник всех болезней, – подумала я. – Наверное, он, как Иисус Христос, умеет воскрешать людей из мертвых». Дядя говорил, во имя Христа на земле совершалось много плохих дел, хотя сам Иисус был очень хорошим человеком. И меня вот теперь заставят рассказать про нашу рысь. Ничего не выйдет! Я разделась, размышляя о том, умеет ли врач, как Господь, видеть людей насквозь.
И снова доктор спрашивал меня про шрамы, и опять я повторила, что у нас живет кошка с плохим характером. Потом он заметил на моей руке след укола, и пришлось рассказывать про вышивание на уроке труда. Затем мне велели подняться на странное кресло, у которого были подставки для ног по обе стороны от сиденья.